Александр Рубан - Сон войны
Он вытянул левую руку и стал загибать пальцы.
- Во-первых, даже кратковременная эвакуация столь густо населенного города, как Мурманск, влетела бы Купеческой Думе в копеечку, превосходящую стоимость того самого контрольного пакета акций, с которым она не желает расстаться. Во-вторых, Объединенная Негоциация, даже овладев комбинатом, понесла бы неменьший урон от неизбежных в ходе военных действий разрушений. И в третьих: кто должен будет восстанавливать личное недвижимое имущество подданных князя Карелии? Имущество, которое не относится к предмету спора между нашими нанимателями, но столь же неизбежно пострадает в ходе баталии? Разумеется, победившая армия... Подчеркиваю: армия, а не сторона! Вряд ли таковое восстановление окупится гонораром: Стоит ли, наконец, упоминать о том, что самая тщательная эвакуация недисциплинированных штатских лиц с места предстоящей баталии не гарантирует их от более чем возможных несчастных случаев? Все вы знаете Международный закон о войне: пропажа без вести штатского лица в районе боевых действий чревата пожизненным заключением для десяти воинов; установленная гибель штатского лица в районе боевых действий - расстрелом стольких же.
Поэтому, господа, - тихо, но очень внушительно произнес он после паузы (на сей раз вполне ораторской), - я убедительно прошу вас не выходить из зоны безопасности - она ясно обозначена цепью воев суперплаца Бербир. Возможные действия воев по удержанию увлекшихся зрителей в границах означенной зоны я убедительно прошу не рассматривать как насилие с их стороны. Уверяю вас, господа: даже из окон ваших вагонов обзор в любое время суток будет не хуже, чем из сенатской ложи в Колизее. Желающие смогут арендовать или приобрести бинокли и подзорные трубы в интендантстве суперплаца Бербир...
В голосе приказ-полковника не было ни горечи, ни гнева, он говорил о биноклях, как о чем-то само собой разумеющемся. Видимо, поэтому жутковатый смысл сказанного не сразу проник в мое сознание. Первой, кажется, отреагировала Танечка:
- Господи, - тонко проговорила она, - да за кого нас принимают?.. - и, крикнув: - Олег! - она с неожиданной силой развернула его к себе, ухватила за плечи и стала трясти. А Олег не пытался ее успокоить - он думал о чем-то своем, глядя поверх голов на горизонт, где все еще дымилось.
- За шпаков они нас принимают, - сообщил Сима (мне, а не Танечке) и заворочал задом, протискиваясь обратно в тамбур. - Так мы и есть шпаки, Петрович, и останемся шпаками. Пошли на хрен отсюда!
Сима понял все. И гораздо больше, чем я.
Приказ-полковник Умориньш сказал не всю правду. Но сделал достаточно много тонких намеков, чтобы мы сами могли догадаться о том, что не сказано. Я не хотел догадываться. Мне это было вовсе ни к чему. Я сопротивлялся пониманию изо всех моих слабых сил.
Сима выдернул меня из переполненного тамбура, как полотенце из набитого комода, и ринулся вперед. Я кое-как дохромал следом за ним до купе и повалился на полку. Сима уже сидел напротив и откупоривал лекарство от всех скорбей.
Приказ-полковник Умориньш кричал, перекрывая поднявшийся ропот, голос его был слышен даже здесь.
- И в заключение! - кричал он. - Смею заверить! что авантюра амурских негоциантов! обречена на провал!.. Наши новейшие средства индивидуальной защиты!.. Боевой дух!.. Традиции воинской доблести... со времен Ладобора и Дыбника...
- Давай, Петрович! - рявкнул Сима, перекрывая голос полковника, и сунул мне стакан, держа наготове еще один. - Давай залпом - и сразу запей!
"Незнание не освобождает... - подумал я, садясь и принимая стакан. Да. Но бывают такие знания, что лучше без них".
И я дал залпом и сразу запил, а голос приказ-полковника за окном сменился другим голосом - неожиданно певучим, завораживающим баритоном, что-то весело вещавшим не по-русски.
"Имею право "не знать... - думал я, чувствуя, что засыпаю, оглушенный спиртом. - Ну какой из меня секирник?.. - думал я. - Или дыбник? С чего они взяли?.. Это был только сон..."
7
...Не помню, сколько дней мы с Симой не просыхали, и не знаю, что в эти дни происходило снаружи. Видимо, кто-то действительно взялся разрешить возникшие у нас затруднения - и, видимо, преуспел. Потому что однажды, проснувшись в темном купе, я долго слушал перестук колес, Симин заливистый храп и Танечкины всхлипывания сквозь сон.
Мне казалось, что я знаю, почему она всхлипывает - надо только напрячься как следует, и я сразу вспомню... Вспоминалась почему-то братская могила, на которую Танечка за неимением живых цветов принесла бумажные, скрученные из салфеток, а мы с Симой - бутылку спирта и стаканы. Почти в самом конце списка на полупрозрачном желтоватом могильном камне мы отыскали строчку:
"Хлява О.С., ген.сержант".
Перед ним в списке был "Тунг-Томбо, гв.капрал", а после него - "Юрич А.В., инж.-поручик" и "Яа-Нгуги, гв.копейщик".
- Нас, Петрович, эта война не касается, - говорил Сима мне уже в купе, суя стакан.
- Никаким боком!.. - соглашался я и все отпихивал надоевший спирт.
Танечка была здесь же и почему-то тоже хотела, чтобы я выпил, но я больше не мог. А Олега не было, и некому было защитить меня от распоясавшегося алкаша.
- А вот Хлявы коснулась, - наставительно говорил Сима. И снова совал мне стакан. - Крепко коснулась. И вроде как из-за нас. Жалко Хляву, Петрович?
- Жалко, - кивал я и опять отпихивал.
- И мне жалко. Давай, Петрович. За Хляву. Надо, пойми!
И он почти силой влил в меня полстакана спирта.
- А теперь спи, Петрович! - приказал он, когда я, давясь Икотой, запил спирт стаканом чего-то сладкого, теплого, препротивного. - Крепко спи, повторил он. - Надо, Петрович...
Но я еще долго не мог уснуть, икая и пытаясь вникнуть в смысл его беседы с Танечкой - что-то про дурдома, которые не лучше и не хуже один другого, а просто разные, но свой дурдом роднее... А Олега все не было и не предвиделось, и почему-то это было правильно. Танечка плакала и соглашалась: правильно, мол, - но все равно плакала. Так я и уснул под ее плач, а проснулся под всхлипывания.
Было темно, стучали колеса, храпел Сима. Танечка всхлипывала во сне. Я вытянул руку к окну и ощутил пальцами стекло. Значит, окно было не зашторено. За окном была наконец-то ночь, и мы наконец-то куда-то ехали...
В следующий раз я проснулся при свете дня. Поезд стоял. Через оконное стекло проникали высокое солнце и станционные шумы. Кое-как я встал и выглянул в окно... Мы стояли на втором или на третьем пути: какой-то состав загораживал от нас станцию. В просвете между вагонами мне была видна часть вокзального фронтона с буквами "ИРЮК" - Бирюково, надо полагать. Слава Богу. Я почти что дома. Скоро пересадка в Тайге, и еще три часа от Тайги... Надо привести себя в порядок - и побыстрее.
