Александр Зорич - У солдата есть невеста (сборник)
Контейнеры с тихим щелчком повернулись, Пес обнаружил себя под прицелом двенадцати стволов.
"Чудесно… – со злым азартом подумал инженер. – Мучиться долго не придется… И, кстати, хорошая эпитафия выйдет: «Разорван в клочья корпоративной охраной концерна „Дитерхази и Родригес“…»
Пес неотрывно сопровождал стволом пулемета тот вертолет, который заходил с левого борта.
Вот сейчас покажется белая надпись «HERMANDAD» и можно будет стрелять.
И надпись показалась.
«ВОЗДУШНЫЙ ПАТРУЛЬ»
Пес дважды перечитал ее. И лишь на третий сообразил, что надпись не на испанском. На фарси.
Инженер отпустил рукоять пулемета.
Отступил на два шага назад.
Вначале он хотел по привычке поднять руки вверх. Но затем, сообразив, скрестил руки на груди, уложив ладони на плечи – так сдаются пехлеваны.
– Убедительно просим выбросить оружие и лечь лицом вниз! – выплюнул в мегафон угрюмый мужской голос.
«А выговор у него мягкий, нестоличный… Похоже, парень родом из Севашты, края тысячи злаков, – подумал Пес. – Земляк.»
Ноябрь – декабрь 2007
От автора
Мне нелегко говорить о повести «Дети Онегина и Татьяны» из-за опасения нанести ущерб ее обаянию не слишком удачным вступлением. Но деваться некуда. Первоначально повесть была написана для антологии современного рассказа «Облик России будущего». Антология задумывалась программная, ее создатели сулили небывалые гонорары, прельщали переводами на иностранные языки и предрекали потенциальным авторам, сплошь писателям-фантастам, славу и почет далеко за пределами фантастического околотка.
Меня всегда живо интересовали слава и гонорары, и все же я согласился написать для антологии по другой причине: беспризорный сюжет, мучивший меня не один месяц, к тому времени вполне созрел и был готов перебраться из головы на бумагу. Этот сюжет имел самое непосредственное отношение к будущему России. Вращался он вокруг главной влюбленной пары русской литературы – Евгения Онегина и Татьяны Лариной.
На самом деле, повесть посвящена не столько пушкинским героям, сколько их проекциям или, если выразиться грубее, по-школьному – восприятию оных фигур сторонним наблюдателем. Ведь Онегин и Татьяна, как Чапаев и Петька, давно вышли за пределы собственно литературного мира и шагнули в мир архетипов, обратившись непровеянным сном многих поколений начитанных девочек и мальчиков.
Повесть «Дети Онегина и Татьяны» я написал по своим меркам достаточно быстро – за месяц. Втрое больше времени я потратил на то, чтобы довести ее, как сказали бы в мире компьютерных игр, «до релиза». Хотелось, чтобы линии и пунктиры сплетались в единый смысловой узор, причудливый, но правдивый и поучительный. Чтобы за выдумками отчетливо проступало Самое Важное.
К настоящему моменту эта повесть выдержала уже семь изданий и получила премию «Филигрань» от жюри профессиональных критиков.
Дети Онегина и Татьяны
Новелла первая
Апрель 2015 г .
Москва, Россия
Случается, весна в апреле похожа на лето. Откуда ни возьмись пыль, жарища, сквозь прорехи в клейкой листве – солнце, уже по-летнему настоящее, термоядерное.
Народ в конторе еще одет по-зимнему, все потеют и пыхтят, но кондиционер никто не включит – наслаждаются навалившимся теплом, мазохисты.
Это время года Чистилин, менеджер по внешним программам концерна «Elic Entertainment», производящего игры для PC и видеоприставок, ненавидел особенно люто.
В апреле в человеке, как трава, прорастает человеческое. Нафиг никому не нужное, кстати сказать.
Чистилину шел тридцать второй год. Выражение его бледных серых глаз писатели девятнадцатого века непременно назвали бы разочарованным. Два века спустя оно звалось серьезным.
Только что Чистилина вызвали в кабинет директора. И теперь он вроде как спешил.
Проходя мимо стеклянной выгородки главного бухгалтера Таисы, Чистилин послал Таисе воздушный поцелуй. Бухгалтер сделала вид, что смутилась.
В конторе Чистилин слыл донжуаном. Создание этого образа заняло несколько лет – цветы на Восьмое марта всем женщинам, включая горбунью-уборщицу, костюмы и рубашки из пустынно-прохладных магазинов, где у кассы никогда не толпятся, таинственное, мягкое выражение глаз, взволнованная речь – теперь оставалось только работать на его поддержание.
Зачем работать – другой вопрос. Его Чистилин предпочитал себе не задавать.
Он улыбался, но улыбка выходила озабоченной, почти озлобленной. Это заметил даже близорукий пиарщик Славик. Только что дверь директорского кабинета закрылась за его хилой спиной и теперь, с чувством исполненного долга, Славик направлялся к кофейному аппарату, на ходу закатывая рукав полосатой рубашки – вот сейчас суставчатая лапа аппарата протрет спиртом белый локтевой сгиб, вопьется в вену Славика тончайшее стальное жало, а дальше – нервическая бодрость, на два часа тридцать две минуты. По действию то же самое, что чашка двойного растворимого, разве что без свинцового вкуса во рту. По стоимости же одна инъекция как бокал «Bourgogne Passetoutgran», а сама корейская машина – ценой в двадцать банальных кофейных автоматов.
«Но офис без такой не стоит, как село без праведника!» – любил повторять директор.
– Ты чего, Чистилин, не спал сегодня?
– Да нет вроде.
– Выглядишь так себе. Как говорят в Пиндостане, shity, – со смешком сообщил Славик и добавил, уже полушепотом. – Капитан сегодня это… в креативном настроении.
Чистилин благодарно кивнул Славику, ощущая, как напряглось все – от глотки до ануса.
Директор, предпочитавший, чтобы его звали Капитаном, был редким гостем в «Elic Entertainment». Точнее, в его московской штаб-квартире.
Обычно он рыскал по выставкам, гейм конвеншнз и курортам. А когда надоедало, разъезжал с инспекциями по провинции, где находились студии, взятые на финансовое довольствие.
Персонал трепетал перед Капитаном. Сам же Капитан ни перед кем не трепетал, кроме загадочного и географически удаленного Совета Учредителей. Его Чистилин представлял себе чем-то вроде масонской ложи в стиле паропанк.
За семь лет работы в конторе Чистилин успел усвоить: раз Капитан появился в столице, значит его переполняют дурные творческие думы.
– Ну что, Андрюша, располагайся… Чай вот, суматранский, с экстрактом тестикул летучей мыши, попробуй обязательно, – в начале разговора Капитан всегда брал приветливый запанибратский тон. Наверное, чтобы означить левый край эмоционального диапазона беседы. На правом располагались истерические вопли с метанием в стену бронзового письменного прибора.
