Роберт Шекли - Сборник рассказов «Глаз реальности»
— Они что, едят вас? — удивился Серый.
— О нет, в этом отношении они изменились к лучшему. Откровенно говоря, они ведут себя глуповато. Кажется, они считают, что раз с существом можно разумно общаться, то есть его нельзя. Явная бессмыслица. Волки и медведи разговаривают с нами не хуже всех прочих, но им и в голову не приходит сменить из-за этого мясо на салаты. Мы все едим то, что должны есть, и при этом как-то уживаемся, верно?
— Конечно. Но в чем тогда суть неприятностей?
— Знаешь, ты нам просто не поверишь. Серый.
— Это связано с людьми? Тогда попробуйте!
— Хорошо. Они хотят, чтобы мы на них работали.
— Вы? Куропатки?
— Вместе с остальными.
— А кто еще?
— Все. И животные, и птицы.
— Вы правы, не могу поверить.
— Тем не менее это правда.
— Но работать на них! Что вы имеете в виду? Не настолько же вы велики, чтобы орудовать киркой и лопатой или мыть тарелки — кажется, именно для такой работы у людей вечно не хватает рук.
— Не знаю точно, что они имели в виду, — сказала одна из куропаток. — Я ушла раньше, чем меня заставили работать — в чем бы эта работа ни заключалась.
— Да как они могут тебя заставить?
— О серый гусь, ты плохо знаешь людей, — ответила куропатка. — Тебе знакомы просторы небес, но не люди. Разве тебе неведомо, что птицы летают, рыбы плавают, черепахи ползают, а люди говорят? И именно в речи таится превосходство человека, и он способен уговорить тебя делать все, что ему нужно, — если будет говорить с тобой достаточно долго.
— Уговорит работать на себя?
— Да, а заодно и налоги платить.
— Безумие какое-то! Один из человеческих святых пообещал избавить нас от всего этого и сказал: «Не жнут они и не пашут». У нас есть свои дела. Мы живем в эстетическом окружении. Мы не утилитарианцы.
— Жаль, что тебя там не было, — смутилась куропатка. — Сам бы послушал их речи.
— И стал бы вьючным животным? Никогда! Через некоторое время несколько видов больших хищных птиц собрались на конференцию. Впервые орлы, ястребы и совы сидели на одной ветке. Встреча происходила в лесистой долине в северной части Орегона — одной из немногих областей северо-запада, избежавших прямых последствий ядерных взрывов. Был там и человек.
— Очень легко свалить всю вину на нас, — заявил человек. — Но мы такие же существа, как и вы, и делали лишь-то, что считали правильным. Окажись вы на нашем месте, неужели вы справились бы лучше? Слишком легко сказать: человек плохой, дайте ему пинка, и все мы заживем спокойно. Люди всегда говорили это друг другу. Но ведь совершенно очевидно, что дальше так продолжаться не может. Все должно измениться.
— Вы, люди, не есть часть природы, — возразили птицы. — Между вами и нами не может быть сотрудничества.
— Это мы не часть природы? А может, все окружающие нас разрушения, почти полное исчезновение пригодных к обитанию мест, ныне зачахшие, а прежде процветающие виды вовсе не несчастный случай или откровенное зло? Молния, поджигающая лес, не есть зло. А вдруг мы, люди, — лишь природный способ производить ядерные взрывы, не прибегая при этом к звездным катаклизмам?
— Возможно. Ну и что с того? Ущерб уже нанесен. И что же ты хочешь от нас?
— Земля в весьма скверном состоянии, — ответил человек. — И худшее, возможно, еще впереди. Всем нам нужно немедленно начать работать, восстанавливать почву, воду, растительность. Получить еще один шанс. Это единственная задача для всех нас.
— Но какое это имеет отношение к нам? — поинтересовались птицы.
— Если говорить честно, то вы, птицы и животные, слишком долго прохлаждались. Наверное, вам приятно было миллионы лет не нести никакой ответственности. Что ж, лафа закончилась. Нас всех ждет работа.
Хохлатый дятел поднял щегольскую головку и спросил:
— Но почему только животные должны за всех отдуваться? А растения? Они так и будут сидеть себе да расти? Разве справедливо?
— Мы уже переговорили с растениями, — ответил человек. — Они готовы выполнить свою долю работы. Сейчас идут переговоры и с самыми крупными бактериями. На сей раз нас свяжет общее дело.
Животные и птицы по натуре своей простоваты и романтичны. Они не смогли устоять против красивых слов человека, потому что эти слова подействовали на них как изысканнейшая пища, секс и дремота разом. Каждому из них привиделся идеальный мир будущего. Крачка ухватила клювом прутик и спросила Серого:
— Как по-твоему, людям можно доверять?
— Конечно же, нет. Но разве это имеет значение? — Он подхватил кусочек коры. — Все отныне изменилось, только вот не знаю — к лучшему или к худшему. Я знаю только одно: наверное, будет интересно.
И, сжимая кусочек коры, он полетел добавить его к растущей куче.
КСОЛОТЛЬ
Когда жрецы сожгли его тело на погребальном костре неподалеку от Вера-Круса, дух Кецалькоатля перышком поднялся вверх вместе с дымом, переместившись наконец в царство уединения и удовлетворенности, расположенное над миром людей.
Время здесь проходило незаметно, никаких различий не существовало, и само «я» забывалось.
Потом, несколько секунд или столетий спустя, он услышал голос:
— Кецалькоатль, ты меня слышишь? Пауза, затем:
— Ты меня слушаешь, Кецалькоатль?
Странно было слышать голос — не свой, а какого-то другого существа. Он успел позабыть, что, кроме него, существуют и другие.
— Кто зовет Кецалькоатля? — спросил он.
— Я, Тескатлипока. Твой брат и такой же бог, как и ты.
— Зачем ты отрываешь меня от глубоких размышлений?
— Хочу тебе кое-что показать.
— Меня ничто не интересует. Я и так вполне удовлетворен.
— Но позволь мне по крайней мере рассказать тебе, что это такое.
— Если настаиваешь, то расскажи. А потом уходи.
— Я хочу показать тебе твое собственное тело, — сказал Тескатлипока.
— Мое тело? — изумился Кецалькоатль. — Разве я могу иметь тело? И что это такое?
Тескатлипока раскрыл ладонь. Ее внутренняя поверхность оказалась зеркалом из дымчатого черного стекла. Кецалькоатль посмотрел в зеркало. Его чернота сменилась матовой белизной, потом прозрачностью, и Кецалькоатль увидел обнаженное мужское тело, неподвижно лежащее с закрытыми глазами.
— Кто это? — спросил Кецалькоатль.
— Это ты!
— Не может быть! — не поверил Кецалькоатль. — Ведь эта штука мертва!
— Тебе достаточно войти в него, и тело оживет.
— Мне от него ничего не нужно, — сказал Кецалькоатль. Но что-то в лежащей фигуре всколыхнуло его и подстегнуло любопытство. Он снова взглянул на тело — сперва презрительно, потом с любопытством.
И мгновение спустя очутился внутри. На него немедленно обрушились ощущения. Уши слышали звуки, кожа чувствовала прикосновения. И это оказалось больно! Кецалькоатль тут же рванулся наружу, подальше от тяжелого, чувственного, скованного желаниями тела — обратно в царство чистой удовлетворенности.
