Геннадий Гор - Скиталец Ларвеф
- Этот ваш ум очень вежлив.
- С вещами - да. Но зато невежлив с одушевленными существами: со мной, с моими сотрудниками. Он держится при нас так, словно мы отсутствуем.
- Но почему?
- Это так и не удалось выяснить до конца. По-видимому, при его создании вкралась какая-то неточность. Но посмотрели бы вы, как он нежен с вещами! Слушая его, можно подумать, что мы чего-то не знаем о вещах, чего-то очень существенного, что знает он.
- Любопытно, - перебила логика Эроя. - Эта поэтизация, это одушевление мертвой природы напоминает мне мышление древнего дильнейца. Я много лет изучаю первобытное мышление, древние памятники, записи фольклора. Для мышления древних характерно одушевление мертвого. Под взглядом древних каждая вещь оживала, становилась почти личностью. В ней дикарь умел раскрыть нечто неповторимое, индивидуальное... Может, и созданное вами искусственное существо владеет первобытной анимистической логикой и фантазией.
- Нет, - категорично ответил Арид. - Ведь древний дильнеец, мысленно одушевляя мертвое, в то же время не омертвлял живое. Не так ли? Мне кажется иногда, что мой Вещист-мы его так называем-способен создавать контакт с вещами, потому что сам вещь. Его мышление слишком вещественно, предметно... Но эту свою гипотезу я пока не могу подтвердить конкретными фактами. Мой Вещист для меня все еще загадка. Его видение мира - это проблема. Он словно живет в другом измерении, где другие представления о времени и пространстве. Я слишком занят, чтобы изучать сейчас его видение мира или добираться до причин, которые заставляют его так странно видеть мир. Но когда-нибудь я этим займусь.
- Когда?
- Может быть, и скоро. Мне это нужно для того, чтобы создать всеобъемлющий ум... Видение мира? Что может быть интереснее! Старинные книги и фильмы рассказывают нам о том, как видел мир дильнеец в капиталистическую эпоху. Это было обыденное видение. Сейчас так видит что-либо дильнеец только натощак в хмурое утро, когда болит голова. Наше видение-поэтичное видение мира. Оно возникло несколько сот лет назад, когда дильнеец расстался со всеми пережитками прошлого, в том числе с пережитками индивидуализма и эгоцентризма, когда он стал любить природу, жизнь и всех себе подобных... Мне удалось однажды смоделировать ум и чувства себялюбца, эгоцентриста, чтобы изучить эти реликтовые особенности. Если хотите, я познакомлю вас с этой моделью.
- Пока я не испытываю желания знакомиться с ней. Помню, как мой отец демонстрировал таракана, извлеченного из тьмы веков. Это, поверьте, что-нибудь подобное. Эпоха капитализма была самая страшная эпоха в истории Дильнеи. Нет, меня интересуют более древние времена.
В ДВУХ ШАГАХ
Они ожидали. Что же им еще оставалось? И однажды Веяд сказал своему спутнику Туафу:
- Ожидание может заполнить жизнь, занять все наше время до самого нашего конца. Но ожидание не может быть профессией. Когда я вернусь домой на Дильнею, меня спросят: "Что ты там делал, Веяд?" Не могу же я им ответить:
"Ожидал". Ожидать - это слишком мало, слишком бездейственно. И чтобы не сидеть без дела, я продолжаю работу, начатую еще дома...
-Я знаю, - перебил его Туаф.-Ты разрабатываешь вопрос о конечном и бесконечном. Ты философ. Но что делать мне? Здесь нечего украшать. Уэра не нуждается в декорациях. Да и зрителей нет, кроме нас с тобой. На днях я тоже начал одно дело. Я переделываю электронного игрока, искусного гроссмейстера. Ты, надеюсь, не возражаешь?
- Не возражаю. Но кого ты из него хочешь сделать? Механического слугу? Повара? Медика? Актера?
- Я хочу превратить его в нашего собеседника, чтобы он задавал нам вопросы, тормошил нас, не давал нам покоя, беспрерывно будил наше сознание...
- Разве мы не можем это делать сами?
- Иногда можем, а иногда нет. Мы слишком быстро примирились с законами этого крошечного мирка и, кажется, забыли о большом мире. Здесь, на Уэре, всe в двух шагах от тебя, всe и все, и ты сам в двух шагах от себя. Тебе некуда от себя уйти. Ты каждый день должен видеть одно и то же. Я не могу больше терпеть это. Здесь все в двух шагах. И нам не вырваться отсюда. Мне тесно здесь, Веяд, мне не хватает масштабов. Я отдал бы полжизни, чтобы, проснувшись, увидеть вдали горизонт. Но горизонта нет. И ничего нет, кроме маленького искусственного островка да нас с тобой - и ее. Но существует ли она? Ты это знаешь лучше меня. Скажи правду. В мире, где все в двух шагах от тебя, не стоит врать.
- Ты поддался монотонности долголетнего ожидания. Тебе нужен не просто собеседник, тебе нужен друг, сильный не только умом, но и духом, волей. Мне тоже нужен он. И он здесь есть. Хочешь, я тебя познакомлю с ним?
- Кто же он, этот сильный духом?
- Инженер Тей.
- Но его нет. Он погиб, возвращаясь на родину.
- Он оставил дневник. Хочешь, я тебе почитаю.... Когда мне трудно, я ищу поддержки, разговаривая с ним через время и пространство. Его дневник-это письмо, адресованное нам с тобой.
- Но он нас не знал. Мы родились спустя целое столетие.
- Нет, он нас знал.
Они пришли в библиотеку. И Веяд, раскрыв дневник инженера Тея, стал читать вслух:
"Мой сын все еще мне представлялся смеющимся ребенком, протягивающим две детские пухлые ручонки, но, когда мы построили космическую станцию Уэра, он был уже юношей. Он вырос без меня. Я ни разу не приласкал его.
Не сделал ни разу ему подарка. Как ни странно, это обстоятельство почему-то больше всего мучило меня. Что подарил бы я ему, если бы жил вместе с ним? Игрушку? Нет, я подарил бы ему весь необъятный мир, все звезды, которые я видел, и этот мост, соединивший бесконечность с Дильнеей, мост, который мы наконец построили, я и мои друзья,.
Теперь, когда Уэра была закончена и пригодна для того, чтобы принять терпящих бедствие путешественников, мы начали готовиться к возвращению. Казалось бы, это должно было радовать нас. И это действительно нас радовало, но наша радость умерялась печалью, ведь мы возвращались не совсем туда, откуда начали свой путь... То, что было нашим настоящим и осталось на Дильнее, безвозвратно кануло в прошлое, и нам предстояло увидеть другую Дильнею, новую, может быть более прекрасную, но лишенную того, что было всего дороже нам... Где найти силы, чтобы побороть самого себя, свою тоску по безвозвратно утерянному? И я наполнил все чувства, все свои мысли предвидимым будущим. Я мысленно видел тех, для спасения которых я отдал так много. Я мобилизовал все свое воображение, и вот я перекинул мост к вам, мои неведомые друзья. Я не знаю ваших имен, но я вижу вас, нашедших опору в бездонном пространстве, обретших надежду там, где не могло быть никаких надежд...
Того, что я не сумел подарить сыну, я отдаю в дар вам необъятный мир..."
