Вячеслав Рыбаков - Гравилёт Цесаревич
- Стасик, я как только вернусь - сразу позвоню.
- Звони.
- Знаешь, ужасно хотелось забежать прямо посреди ночи...
- Ну и забежал бы.
- Я глотнул воздуха.
- Стасик, но ты так ушла в порту...
- Обычно ушла, ногами. Саша, тебе, наверное, уже пора, - она словно разглядела со своего Каменноостровского, что Круус опять отследил время и, тактично не глядя в мою сторону, сделал знак сыскарям; те поднялись, Климов набросил на плечо ремень яркой молодежной сумки с нарисованными на раздутом боку пальмами и девицами в купальниках, Григорович, прядая плечами, поудобнее упокоил на спине старомодный рюкзак. Конспираторы.
Я и не знал, что сказать. От беспомощности слезы наворачивались.
- Береги себя, Сашенька, умоляю, - глухо сказала Стася и повесила трубку.
ТЮРАТАМ
1
Жара.
Зыбко трепещет горизонт. Степь еще не сожжена, еще не стала мертвенно-коричневой и пыльной, но уже тронута жесткой желтизной. Раскалено бледно-голубое предвечернее небо; ни облачка на нем, лишь темная крапинка ястреба перетекает через зенит.
От Каспия сюда, отсюда к Алтаю, через Алтай в Монголию и дальше, дальше, обрываясь лишь вместе с материком, тянется этот изумительный, не знающий себе равных, раскатанный и утрамбованный тысячелетним солнечным половодьем травяной океан.
Великая степь. Грандиозный котел, кипевший двадцать веков. Сколько раз он выплескивал обжигающие оседлый мир волны! Великая культура; не столько, быть может, по конечным достижениям своим - хотя нам ли, забившимся в тяжелые утесы неподвижных домов, судить об этом, - сколько по своеобразию и по длительности этого своеобразия.
Едет гуннов царь Аттила...
Где-то здесь - ну, может, немного южнее - прошли когда то те, кто, поначалу залив половину Руси кровью, затем выдержав волну ответной экспансии, давно стал с этой Русью как бы двумя сторонами одной медали; драгоценной медали, которой скупая на призы история награждает тех, кто сумел выжить и сжиться.
Священная земля.
Словно бы в задумчивости отойдя подальше от остальных и улучшив момент, когда на меня не смотрели, я опустился на колени и быстро поцеловал эту сухую и крепкую, как дерево, землю. Поднялся. От ангаров уже шпарил, подпрыгивая на невидимых отсюда неровностях, открытый джип; уже виден был начальник тюратамского гэ-бэ полковник Болсохоев, стоявший в кабине рядом с шофером и отчетливо подпрыгивающий вместе с джипом. Одной рукой он вцепился в ветровое стекло, другой придерживал за козырек фуражку. Я медленно пошел ему на встречу. Джип подлетел и, передернувшись всем телом, остановился, как вкопанный; Болсохоев, с заранее протянутой рукою, соскочил на землю. Мы обменялись рукопожатием.
- Здравствуйте, Яхонт Алдабергенович.
- Здравствуйте, Александр Львович, с прибытием, - он тронул фуражку, до этого, видимо, нахлобученную слишком туго, чтобы не сдуло. - Да, Ибрай вас очень точно посадил. С этого самого места взлетал "Цесаревич". До ангаров триста двадцать метров. Тягач, который выкатил гравилет со стоянки на поле, вел Усман Джумбаев. И по его собственным словам, и по всем свидетельствам - к аппарату он не подходил. Привел тягач из гаража - вон там наши гаражи, слева - не выходя из кабины; дождался, когда зацепят; вывел на поле, дождался, когда отцепят, опять-таки не выходя из кабины, и вместе с техником Кисленко вернулся в гараж.
За разговором мы незаметно подошли к авиетке, доставившей нас из Верного. Я представил Болсохоеву своих людей, притаившихся от солнца в тени небольшого, наполовину остекленного корпуса.
- Я еще нужен, Яхонт Алдабергенович? - спросил молодой пилот, высунувшись из кабины. Болсохоев вопросительно посмотрел на меня. Я жестом отпасовал вопрос обратно к нему.
- Тюратам - вот он, три версты, - сказал Болсохоев, махнув рукой в сторону раскинувшегося к северному горизонту, плавящемуся в мареве массиву белоснежных многоквартирных домов. - Там, - полковник ткнул на юго-запад, - стартовые капсулы, это подальше, верст семнадцать. Но, как я понимаю, нам туда не нужно?
- Пока не нужно.
- Тогда лети, голубчик, - сказал Болсохоев пилоту. Тот кивнул, повел ладонью прощально и втянул голову в кабину. Параболические приемники на гребне авиетки шевельнулись, оживая, уставились в одну точку, и авиетка беззвучно взмыла вверх. Все стремительнее... вот слепяще моргнул отсвет солнца, отраженный каким-то из стекол кабины, вот уже стала темной крапинкой, как ястреб - и пропала.
- Рассказывайте дальше, Яхонт Алдабергенович, - попросил я.
- Степа Черевичный все утро возился в соседнем к "Цесаревичу" гнезде, - кивнув, продолжил Болсохоев. - Один наш поисковик, "Яблоко", третьего дня вернулся с капремонта, а Степа такой придира... Сенсор какой-то плохо реагировал, западал контакт, что ли, и он перебирал схему. До "Цесаревича" ему было шаг шагнуть. Но в ангаре же всегда народ. Другие техники, и вдобавок охранник, выставленный у "Цесаревича" после техосмотра, божатся, что Черевичный из моторного отсека "Яблока" не вылезал. После отлета наследника он там еще часа четыре возился, даже на обед опоздал. Наконец, сам охранник, Вардван Нуриев. Двадцать лет беспорочной службы. В показаниях свидетелей - мельком видевших его техников, рабочих, ходивших туда-сюда, есть конечно, дырки в минуту-две, но в целом все сходятся на том, что вплотную он к гравилету не подходил. И потом: за пол-часа до того, как заступить на пост, он пришел на службу, через проходную пришел, с совершенно пустыми руками.
- Взрывное устройство мог ему передать, например, хоть тот же Черевичный. Оно могло быть заранее припрятано, скажем, где-то в "Яблоке". Достаточно полминуты...
- Да, так тоже могло быть. Версий много, но наиболее вероятным представляется иное. Однако, если позволите, Александр Львович, сначала у меня к вам вопрос.
- Ради бога, Яхонт Алдабергенович, ради бога.
- Факт минирования "Цесаревича" абсолютно доказан? - Болсохоев голосом подчеркнул слово "абсолютно". - Не получится так, что мы понапрасну...
- А почему вы спросили, Яхонт Алдабергенович? У вас есть какие-то сомнения?
- Да как сказать... - смущенно пробормотал полковник и вдруг, решившись, выпалил: - Не то что сомнения, а просто в голове не укладывается!
Круус понимающе поджал губы и отвел взгляд, сокрушенно кивая. Климов хмыкнул, терзая желтыми зубами дешевую папироску зловещего вида. Григорович, прикрываясь от солнца ладонью, следил за ястребом, вязнущим в белой синеве.
- Вот мы с вами говорим сейчас, будто о чем-то довольно заурядном, дело как дело... а чувствую я себя как в бреду, как в сне кошмарном! Вот так вот за здорово живешь грохнуть пять человек - и, мало того, Александра Петровича! Его же все любили тут... Может, просто все-таки несчастный случай?
