Дэвид Мэйсон - Череп колдуна
- Теперь, ночью, - сказал Оуэн Кайтаю, глядя на толпящихся на носу матросов, - в темноте, они либо кинутся на нас, либо обрежут шкоты.
- Ночью будет луна, - отозвался Кайтай, - и мы можем держать факел, чтобы лучше видеть. - И тут лицо его озарила дикая усмешка. - Не думаю, что нам придется много беспокоиться. Кстати, друг Оуэн... - Он аккуратно прицелился, и арбалет пропел снова. Матрос, пригвожденный к переборке воткнувшейся в горло толстой стрелой, успел перед смертью только издать слабый булькающий вскрик.
- Кайтай, - Оуэн схватил друга за руку, - нет, черт побери!
[Рис.2]
- Утром мы должны увидеть землю, если, конечно, карта не врет, ответил Кайтай, все еще ухмыляясь. - Нам не нужны больше эти свиньи. Позволь мне расправиться с ними, по одному, а потом ты уложишь тех, у кого не тонка кишка сразиться с нами в открытую. - Кайтай взглянул на Зельзу, и ее ответная улыбка была такой же безумной. - Может быть, и леди получит возможность наколоть еще одного-двух из них на свой кинжал, которым она так хорошо владеет.
- Не скажу, что мне это не по душе, - сказал Оуэн. - Но... нет, в этом не много чести. Слушай, я - воин, не знающий, кому служить, за моими плечами кража, я служу у чернокнижника на посылках - с меня достаточно бесчестья. Я не могу убивать этих кретинов просто ради удовольствия. - Он закусил губу, глядя на столпившихся матросов, и помолчал мгновение. Затем взорвался и продолжал злобным шепотом, как бы обращаясь к себе самому: Разве мало их было вчера на этой проклятой пиратской посудине? Отправил людей в холодное море, не дав им возможности даже нанести ответный удар... как поганая крыса, прогрызшая им днище. Да уж, заступничество Луки нам необходимо. Человек должен исполнять свой долг... Но пусть эти собаки поживут еще немного.
- У этого парня сердце пташки, - с сожалением сказал Зельзе Кайтай. Он никого не убивает, разве только иногда, когда рассердится. Этого мне не понять. Не один раз мы могли бы разбогатеть, если бы он мог хладнокровно убить человека.
Зельза рассмеялась:
- И вправду незачем убивать их. Завтра они вплавь доберутся до земли, какая бы она ни была, и устроят там засаду, а нам придется перебить их или умереть. Так что сейчас мы просто подарили им всего лишь еще один день их собачьей жизни. Оуэн, я не понимаю такого милосердия.
Он пожал плечами и повертел топор.
- Ты вообще мало что понимаешь, цыганка, - ответил он, не глядя на нее, а по-прежнему не сводя глаз с кучки матросов на шканцах, - а я... я понимаю еще меньше. Но... во сне я никого не убивал. Никто не убивал... в той стране.
- Опять эти слова, - сказала Зельза, - я их уже слышала. А у тебя на руке две линии там, где всем людям полагается иметь одну. Но я ничего не знаю о твоих снах, кроме того, что они, кажется, мешают тебе видеть вещи реального мира.
- Это было священное растение, - заговорил Кайтай, покачав головой. Я не знаю... Я пользовался им не один раз, и оно не приносило вреда. А он... он увидел то, что ему нельзя было видеть.
- Друг, - холодно попросил Оуэн, - не надо об этом.
- Пусть она знает, - ответил Кайтай. - Она может прозревать вещи. Может быть, она разберется в этом получше меня.
Оуэн сжал губы. Через минуту он тихо произнес:
- Говори, если тебе так надо, маленький, не умеющий молчать колдун.
- Священное растение вызывает видения, - начал Кайтай, и Зельза кивнула.
- Я слыхала о нем, хотя мне не доводилось находить его, - сказала она.
- Оно встречается очень редко, даже в моей стране, - продолжал Кайтай. - У меня был мешочек с сухими плодами этого растения, и обращался я с ними очень бережливо. Затем, однажды, после того как я принял ягоду этого растения, моему другу стало любопытно.
Оуэн выдохнул с коротким смешком.
- Я увидел, как этот желтенький человечек спит, а на лице его играет такая улыбка, которой у него никогда не бывало наяву, - сказал Оуэн, - а позже, когда он вернулся к жизни, он заявил, что ему открылась... истина. Сказал, что знает больше о себе, о своей душе. Если она вообще у него есть, в чем я, лично, не уверен. - Оуэн задумчиво покачивал топором. - Далее я, по свойственной мне глупости, тоже стал алкать истины. А ведь я - вояка и вор, способный только штурмовать и резать глотки. Вообразил, конечно, что смогу стать мудрецом без особого труда. Решил проглотить истину в виде черненькой ягоды. Ха!
- Он съел ягоду, - сказал Кайтай, - затем, как это обычно случается, он заснул. Но... и в это он не верит. Он увидел свою прошлую жизнь. Нет-нет, друг не качай головой. У человека много жизней.
- Это сказки твоего желтого народа, - отвечал Оуэн. - Тут и одного раза больше чем достаточно.
- Я думаю, что он видел землю и людей, живших много веков назад, продолжал Кайтай. - Но он оказался... очарованным той землей. Ему стало казаться, что это его родина, а он в долгой ссылке.
- Это реально. - Голос Оуэна зазвучал странной болью. - Оно существовало на самом деле... Место, откуда я родом. Я узнал его. Я узнал мой народ, и его музыку, и ее лицо... - Его губы искривились. - А теперь я даже не могу вспомнить ее имя!
- Она - далекое прошлое, - отчетливо выговорил Кайтай.
- Она живет сейчас, - упрямо повторил Оуэн. - Та земля существует. Иногда... - теперь он выглядел странно, - иногда мне кажется, что я сам и весь этот мир вокруг меня - даже менее реальны. Возможно, все, что касается того, кто я и что делаю, мне снится. Я не знаю. Но только если Мирдин Велис знает, где та земля, и его слово верно, то... мы, может быть, уже скоро попадем туда.
Зельза молча смотрела на него, и трудно было бы определить выражение ее лица.
- Я не знаю лекарства, - сказал Кайтай. - Ни у кого из мудрейших, кто пробовал эти ягоды, я не встречал ничего подобного. После употребления этих ягод мы отправляемся в другой мир, где цвета ярки, а формы неопределенны... насколько я знаю, это похоже на страну божеств. Некоторые там сходят с ума или умирают... Но такого результата я не мог предвидеть.
Кайтай рассеянно поиграл затвором арбалета и мрачно уставился в пол.
- Оуэн - мой друг, - вновь медленно заговорил он, - он ведь немного сумасшедший, был им и до того, как попробовал это растение. Посмотри, как сегодня он пощадил эту мразь. Я видел, как он уложил двадцать человек, а после пел над их телами погребальную песнь, очень красивую. Его народ постоянно поет, плачет и убивает - мне этого не понять, за исключением, конечно, последнего. У них нет ни алфавита, ни книг, но при этом они вечно в поисках мудрости, а найдя ее, ею не пользуются, а перекладывают ее в стихи.
Зельза рассмеялась:
- Это ничего, желтолицый. У вас свои обычаи. Но характер краснобородых мне и моему народу ближе, чем ваш. Кажется, я начинаю кое-что понимать.
Она повернулась к Оуэну.
