Сергей Герасимов - Разные рассказы
- Возьмите все, что есть в чемоданах, - сказал Ульшин, - и наденьте на себя. Вы теперь мои женщины и будете слушаться только меня.
Школьницы оделись, доели корки хлеба, и стали играть в карты вдвоем, от скуки.
Прокруст возвращался с инструментом. Его душа цвела. К прелестям школьниц он был равнодушен (следстие прокрустинации, которую он провел на самом себе в бытность солдатом Гамби), но как они будут кричать! Давно не было такой удачи!
Прокруст был среднего роста, но очень силен. Лицом и сложением он походил на быка. Живого быка он однажды видел: в верхнем ярусе, где жили солдаты Гамби и воевали друг с другом, чтобы не потерять выучки. Там росли деревья, травы, цветы; водились собаки, лошади и быки. Все это было государственной тайной. Рассказать об этом на нижнем ярусе означало смертную казнь.
Он вошел в камеру и увидел школьниц одетыми. Рядом с ними сидел Ульшин.
- Это мои женщины, - сказал Ульшин, - я буду играть вместо них.
- У тебя сломана шея, - сказал Прокруст с профессиональной уверенностью (немало сломал в свое время), - сломана шея, ты долго не протянешь. Но если хочешь, сдавай.
- Доверяю тебе.
- За что такое доверие? - Прокруст улыбнулся почти доброй улыбкой.
- У меня только одна рука.
Вторая рука отвалилась от плеча и ползала по полу, шевеля пальцами.
- Не будем играть на раздевание, - сказал Прокруст, - слишком мелкие ставки для настоящих мужчин. Играем сразу на жизнь.
Он начал сдавать.
Старшеклассница, сидевшая сзади, отложила хлеб (хлеб выростал прямо из ладони: доедала один кусок, а выростал новый) и начала рассказывать все карты шевелением губ.
"Семерка пик, - прочел Ульшин, - дама бубновая".
Через пять минут игра была кончена. Прокруст налился соком, как помидор. Он открывал и закрывал рот, но не мог издать никаких звуков, кроме рычания. Последствие ранения в голову: из-за волнения начинались судороги голосовых связок.
- Девочки, - сказал Ульшин, - проводите его к ближайшей яме. Я подожду вас здесь.
Он лег, положив валик под грудь, и закрыл глаза. Было совсем не страшно умирать. Нет, было страшно, от того что смерть больше не пугает. Наверное, осталось совсем немного. Но почему же? Что случилось такого, что позволяет уйти из жизни радостно? Говорят, были такие, которые умирали спокойно - Как они могли так? И почему со мною то же самое?
Дверь открылась и он узнал школьниц по шагам. Школьницы принесли мокрые тряпки и положили ему на шею. Сразу стало легче.
- Спасибо, - сказал он чуть слышно. - Он уже умер?
- Нет, - он отказался прыгать в яму сразу. Сказал, что ему полагается последнее желание.
- И что же?
- Он захотел меня, - сказал один голос.
- Нет, меня первую! - возмутился второй.
- Вы не согласились? - спросил Ульшин.
- Согласились, но у него не получилось. Поэтому он не стал прыгать в яму.
Волосатик разговаривал с приговоренным. Разговор получался односторонним, приговоренный в основном молчал, хотя иногда вставлял целые абзацы, и глядел совершенно безучастно с туповатой покорностью. Именно эта покорность и раздражала Волосатика.
Приговоренным был сумасшедший скульптор, по имени Рудой, изловленный одной из дальних галерей во время поисков хитроумного Ульшина. По правде говоря, хитроумного Ульшина найти было не сложно, но лето, жара, лень, план по поимкам уже выполнен, не хотелось стараться. А сумасшедший попался под руку сам.
Волосатик вел последний разговор перед казнью, как того требовал обычай.
- Покайтесь, мой друг, в том, что создавая новые деревья, вы разрушали фундамент крепости. Покайтесь и вам будет легче умирать. Намного легче, я знаю по собственному опыту.
Приговоренный удивленно сфокусировал взгляд.
- Нет-нет, - продолжил Волосатик, - меня не приговаривали, но я приговаривал многих. У меня очень высокий чин и даже офицеры Гамби иногда здороваются со мной. Я уже очень многих отправил в яму. Покайтесь, поверьте мне.
Приговоренный молчал. Больше всего ему хотелось выпить. Наверное, дадут напоследок. Надо попросить покрепче, - думал он.
- Понимаю, вам страшно умирать, - сказал Волосатик, - но облегчите себе душу.
- Нет.
- Что нет?
- Не страшно, - сказал Рудой.
Шао Цы тоже было не страшно умирать, подумал Волосатик, вспоминая прочитанные недавно мемуары, - как это у них получается. Самому, что ли, сойти с ума?
- Вы великий человек, - сказал Волосатик, - обьясните мне, простому работнику порядка, почему вам не страшно умирать?
- Потому что я оставил шедевры после себя. Моя душа будет жить в них вечно. Создайте шедевр и вы уже не будете бояться смерти. Вы думаете, что растоптали мое великое дерево, но в нем есть капля крови, отданной добровольно, и много моей крови. Даже если вы размажете пластилин по всем стенам тюрьмы, мой шедевр останется в душах тех, кто о нем знал.
- Ваш шедевр - бездарная копия, - сказал Волосатик, - я могу показать вам настоящие живые, зеленые деревья. Они не пластилиновые. Пластилин нужен только в детском саду.
- Я видел зеленые деревья, - ответил Рудой, - но искусство это не подражание. Я создал собственный мир.
Волосатик заговаривал ещё несколько раз, но сумасшедший не отвечал.
- Уведите, - сказад он двум добровольцам, прсутствовавшим при разговоре, - вы же видели, я делал все что мог.
До казни оставалось ещё четверть часа и Волосатик вышел на верхний ярус. По нарисованному небу равномерно плыли нарисованные облака. Небо было устроено так, что даже могло испускать дождь разной интенсивности. Такое приятное приспособление, так отдыхают глаза.
Казнь была не очень важна, билеты стоили всего два рубля, и продали их не больше сотни. Казнить решили не в центральной камере вздохов, а в камере номер семь.
Камера для казней была оборудована так же как и комната для дуэлей. Только площадка у дверей была больше, на ней можно было удобноо стоять. Безопасная полоска у стен была тоже шире, чтобы приговоренный мог бежать хотя бы несколько кругов.
Рудого поставили у задней стенки, впустили в камеру собаку и закрыли дверь. Собака была прекрасно дрессирована, она подождала пока зрители расположатся поудобнее, взглянула на Волосатика и, увидев одобрение в его глазах, бросилась на жертву. Рудой сделал несколько шагов, но сил совсем не было (его забыли покормить), закрываясь руками, он соскользнул в яму. Даже не закричал. Зрители возмуженно переговаривались, кто-то пустил клич потребовать обратно деньги за билет. Овдовевший любовник нашел в толпе девочку лет пятнадцати и начал подкрадываться. После старухи его тянуло на молодых.
Деньги за билеты никто не отдал - билетерша уже купила две бутылки и собиралась купить ещё (через неделю свадьба дочери), люди разошлись, в камере для казней стало тихо. Два глухонемых мальчика, кривляясь и показывая друг другу матерные жесты, вошли и положили широкую пластиковую рейку над ямой. Они зашли на рейку и начали друг друга толкать. Каждый беззвучно смеялся и показывал другому знаками до чего ему смешно. Вдруг один сорвался, а другой подал ему руку. Повозившись, они сорвались оба и беззвучно полетели в темноту. Упругая палка подпрыгнула, соскользнула одним краем, и упала вслед за ними. В камере стало ещё тише.
