Николай Полунин - Орфей
- А при чем здесь - тут? - Сему чуть повело. - Ты, ст-тарик, не надо тут. Я так, теоретически.
Вместо грязноватой майки на Семе была сорочка с тонким стильным галстуком, куафе "короткая Африка" прополото от мусора, очки в тонкой золотой оправе на горбатом носу. С Семой, не считая ароматических атак, теперь было приятно общаться. Беда только, что условия Крольчатника были стопроцентно спартанскими в отношении разного рода "субстанций", и ему приходилось выказывать изобретательность, чтобы время от времени принимать вид, чтобы с ним было приятно общаться. Что "субстанции", с табаком дело обстояло точно так же. Мне пришлось бросить курить, как пару лет назад в моем лесу пришлось научиться. Там - с голоду, здесь - от сытости. В общем, и то и то оказалось несмертельным.
С женщинами было много лучше. Во-первых, Звезда Востока Ларис Иванна. Она гораздо чаще появлялась без Юноши Бледного, чем с ним. Охотно делила свой стол с Правдивым, а то и (при должном виде) с Семой. Все благожелательнее поглядывала на меня. Во-вторых, была Наташа Наша, хрупкое очкастенькое создание, пародия на "училку-практикантку", столик ни с кем не делившая, но несколько раз я их видел прогуливающихся с Семой в стороне пустующих коттеджей, причем вид Семы на текущий момент ее явно не трогал.
И была Ксюха.
- Еж твою триклешь! - весело гавкнул над ухом Правдивый. - Ксюха! Чо спишь так долго? Вроде мужики-т все тут. Или все-ж-ки вы с Наташкой пошаливаете? Признайсь? Бал-ловницы... Давай сюда, у меня сегодня день рожденья, вишь, празднуем. Игореха те подарочек приготовил.
Ксюха тоже задержалась на пороге, привыкая к перемене света, и сквозь марлевое платье просвечивала вся как есть. Ей было лет, наверное, двадцать пять или ненамного больше. У нее были огромные водянисто-зеленые глазищи, крупноватые нос и рот, что, впрочем, ее не портило. Высокая длинноногая шатенка. Без четырех верхних резцов и потому, должно быть, редко улыбающаяся и вообще молчунья.
А на спине у нее тремя группами по шесть проходили безобразные, в палец толщиной, поперечные шрамы на месте выдранных полос кожи. По лопаткам, талии и пояснице, заходя последними двумя на ягодицы - как след трехпалой лапы о шести когтей каждый палец. Про шрамы я знал точно.
- Доброе утро, Ксения, душечка!
- А, К-ксюха, ст-тарая, здорово!
- Милости просим, девочка, к нам, холостякам, украсьте сугубо мужское общество...
Из-за плеча Ксюхи, которая была не Оксаной, а именно Ксенией или хотела, чтоб так считалось, незаметно проскользнула Наташа Наша, пискнув свое "здра-сьте". На нее привычно не обратили внимания. Кроме Семы, который опять покраснел и энергично закивал.
Ксюха смотрела прямо на меня.
- Здравствуй, Ксень, как спалось? Садись к нам, гляди, Правдивый сколько назаказывал.
- Кто? - выдохнула она, как обычно, почти не разжимая губ.
- Санька же. У него...
- Кто принес это... эту...
Она смотрела вовсе не на меня. Прищуренные русалочьи глаза уткнулись в жалкую мертвую бабочку, забытую за разговорами и отставленную вместе с блюдечком на ближайший ко мне угол.
- Сема принес.
- Угу, - подтвердил Правдивый, тыча в красного Сему, на глазах теряющего стильность. - Игоре-ха заказал, Семка приволок. А чего?
- Где взял?
- Та... там.
- Пошли покажешь.
Нет, не из-за отсутствия передних зубов вылетал у нее этот свистящий шепот. И испарина проступила мгновенно на лбу не от дневной жары.
- Да чего тут такого? Они с Игорехой поспорили. Семка все утро за ней гонялся.
Я уже выработал в себе рефлекс: при столкновении с очередной загадкой Крольчатника прежде всего молчать и не делать резких движений. Когда-нибудь все должно разъясниться, это уж как закон. Вот только когда?
- Ст-тарая, да я - пошли, я покажу, правда... Там у западной стенки, где заложено, лужок есть. У меня, понимаешь, раздражение такое кошмарное, мне Гарик... Игорь то есть Николаевич...
Вскакивая, Сема задел столик, я бросился ловить чашку и не увидел, как они отошли. Когда разогнулся, Ксюха вновь замерла на пороге, вся в бесстыдном сиянии, а Сема вопил издалека: "Вон! Вон там, где кусты!"
Ксюха откинула прядь и теперь уж точно глядя мне в глаза, тихо, отчетливо проговорила:
- В следующий раз на муравья спорь, Игорек. На муравья. Не ошибешься. - И пропала, свернув с тропинки.
Я осторожно поставил спасенную чашку рядом с неудачным предметом спора. Черт ее знает, может, правда дохлую ветром принесло? Но не было ж с утра никакого ветра. Да и что это меняет, что может объяснить?
Юноша Бледный шептал Ларис Иванне. Н.Н. уткнулась в свой унылый селедочный винегрет. Кузьмич сокрушенно кивал. Один Правдивый все еще смотрел на улицу, и на ганимедской его физиономии с расправившимися морщинами я читал полное и злорадное удовлетворение от исполненной тайной задумки.
***
Вечером у меня был костер. Я развел его на месте старого кострища в десятке шагов от домика. Очень хорошая писчая бумага давала яркое апельсиновое пламя с синим высверком. Над Крольчатником не бывало долгих подмосковных вечеров, темнота здесь падала сразу, что также позволяло сделать кое-какие заключения о том, где географически мы находимся. Я притащил раскладной стульчик и стянул с кровати покрывало, накинув на плечи, как плед.
Три недели. Привезли меня, кстати, все еще полусонным, я мало что помню. Правдивый, который довел до коттеджа и наутро кинул ключ от входной двери, вовсе не собирался вводить в курс дела, а лишь показал расписание завтраков, обедов и прочего. Это позже я со всеми более или менее перезнакомился, в процессе. Да, вспоминая Гордеева, который говорил про новые обертки на конфетках... нет, он сказал - "конфектах" с тем же самым, можно согласиться, что времена все-таки изменились. С того начиная, что теперь не заманивают интересующих человечков посулами, подарками, не играют на тщеславии. Тебя даже не пробуют всерьез пугать или подставлять, чтобы ты согласился. Просто берут за шкирку и пересаживают за забор. Кто? Зачем? Ты даже не интересуешься. Какому Великому Никому принадлежим мы, пятеро мужчин и три женщины, не знает, наверное, никто из нас. А кто знает, тот не говорит. Мои осторожные расспросы по отдельности каждого... почти каждого ни к чему не привели за все это время.
Здесь довольствуются тем, что сообщил о себе сам, и, назовись я хоть пророком Даниилом, имя которому Валтасар, никто, я уверен, и ухом бы не повел. Здесь не ходят друг к другу в гости, не занимаются массовыми развлечениями на свежем воздухе. Здесь нет радио и телевидения, свежих журналов и газет. Самый свежий у меня в домике журнал "Катера и яхты" за 88-й год, а из фильмов - спилберговский "Indiana Jones and the Last Crusade" 89-го, кажется, года. Чтиво на полках - тоже сплошь детективная классика, причем и издания десятилетней давности. Время словно насильственно остановлено здесь.
