Ричард Мэтьюсон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I
— Леди и джентльмены, — повторил он, повышая голос. — Сегодня мы приводим в исполнение приговор заключенному Соломону Самуилу Голдбергу…
— Да установит он царскую власть свою при жизни вашей, в дни ваши! — крикнул кто-то из аудитории.
— Прошу соблюдать порядок! — сказал Хэл.
— И при жизни всего дома Израиля, — громко произнес Сол.
— Все готово, — сказала Карен. — Препарат пошел.
— Я привожу в исполнение казнь…
— Осэ шалом бим… ромав…
Голос становился все тише и тише, пока губы не начали шевелиться беззвучно. Но теперь, казалось, половина аудитории подхватила непонятные слова древней молитвы, и они звенели в комнате так, что тряслись стропила.
— Да будет великое имя его благословенно вечно, во веки веков!
И ведь это не иностранцы, это такие же американцы, и все они совершают преступление, за которое будут наказаны!
— Это преступление! — закричал Хэл. — Это не христианская молитва! Карен, запускай яд!
— Уже. Вы хотите, чтобы я пустила его быстрее?
— Нет, черт побери! В этом отделе все будет по закону!
И вот, согласно закону, они казнили через удушение человека, отнявшего сто шестнадцать жизней. Препарат медленно перекрывал ему дыхание и голос, который поднялся до вопля, произнося Кадиш, теперь упал до шепота. Губы посинели, приговоренный наконец забыл молитву, все забыл, скотина, наверняка даже свое имя, но свое шоу перед смертью он устроить все же успел.
Оскалив зубы, он дергался в кресле, белая пена лезла изо рта, пот покрывал кожу, а когда началась предсмертная эрекция, Карен набросила на его бедра предусмотрительно захваченное оливковое тюремное полотенце.
Еще несколько минут — и голова его упала на грудь, а вздохи и хрипы наконец прекратились.
— Сэр, — сказала Карен, — заключенный мертв.
— Благодарю, доктор. Казнь завершена.
Закрылись занавески, и он взглянул на часы. Семнадцать минут ровно, а он забыл сделать ставку в проклятом тюремном тотализаторе! Одному Богу известно, сколько поимеет на этом деле президент в своем Белом доме.
Будь у Хэла хоть капля решимости, он позвонил бы и попросил старика поделиться выигрышем. Это было бы как минимум честно.
Через двадцать минут должна была начаться другая казнь. Не публичная — кому интересен черномазый, пойманный на угоне машин? Его быстро прикончат в подвале, и никто не опоздает на ленч.
Но, спускаясь с подиума, Хэл чувствовал себя плохо. В груди опять болело, глубоко внутри, у сердца. Если дальше так пойдет, он может заработать инфаркт. Боже, инфаркт, а ему ведь всего пятьдесят четыре!
Дженни ждала его, и он был рад ее видеть.
— Пойдем, красавчик, — сказала она. — Тебе, похоже, не помешает побыть с мамочкой.
И это была правда, так что он послушно поплелся за ней обратно в кабинет.
— Вот. — Дженни протянула ему документ. Свидетельство о смерти Альберта А. Тейлора-младшего.
— Мне нужно туда спуститься.
— Подписывай.
— Но он же еще не мертв.
— Скоро будет. Давай подписывай, тебе нужно полежать.
— Я не могу. Это не…
— Закон штата требует от тебя подписать эту форму. Он не требует твоего присутствия на казни. Присутствия требуют только чинуши, а ты и так оказываешь им большую услугу.
Она сунула ручку ему в пальцы. Он подписал.
— Я думал, что его проступок касается только угона. Разве этого достаточно для смертной казни?
— Третий проступок, и уже не важно, какой тяжести преступление. Он попался в третий раз, и это конец.
— Интересно, на чем его поймали в два прошлых раза.
Она протянула таблетку валиума и воду.
— Какая разница? Хватит того, что этого гада убрали с улиц, и, начиная с сегодняшнего дня, его содержание не будет стоить нам ни цента. Выпей.
— У меня по плану еще… Ленч, да?
— Я отменила на сегодня все.
— Ты просто ангел.
— Нет еще, муж мой. Но я работаю в этом направлении.
Он проглотил таблетку и лег на диван, а Дженни гладила его по лбу, пока он не заснул.
Хэлу снилось, что он шагает с Иисусом по Вудландс Молл, и он чувствовал, что Господь его любит, он держал Господа за руку — но тут увидел, что за ними наблюдает маленькая девочка, а Иисус почему-то обнажен.
— Господи, — сказал он во сне, — тебе нельзя так ходить, это смертный приговор, если она кому-то расскажет.
Хэл тут же проснулся. Было очень тихо, только слышалось тихое шипение кондиционера. Тусклый солнечный свет лился из окна на пол. Он сел, потом дошел до стола и налил себе воды.
— Дженни?
Все уже ушли, Хэл тоже заторопился по коридору, прихватив портфель.
Воздух снаружи тут же схватил за горло, мешая дышать. Небо было желтым, солнце казалось оранжевым и уже спускалось за северную башню, заливая небосклон кровавыми лучами.
По дороге домой он слушал новости. Национальный выпуск сообщал, что казнь прошла без инцидентов, приговоренный получил по заслугам, как и положено за преступления такой тяжести, и все закончилось хорошо. Ни слова об идиотском происшествии. Он напомнил себе, что нужно просмотреть запись с камер наблюдения. Все, кто читал Кадиш, будут наказаны, иностранцы депортированы, а американцы взяты под стражу с соответствующим статусом.
Домой он добрался поздно, уже стемнело. Из кухни пахло тушеным мясом, в подвале репетировали девочки.
— Благословенны узы, связавшие…
Мэдди подошла и поцеловала его.
— Ты видела?
Она кивнула.
— А дети?
— Были в школе. Но они видели. Все видели.
Доносившиеся звуки музыки и пения его дочерей мягко нарастали.
— …наши сердца христианской любовью, объединится наш разум, да будет царствие наше похоже на Твое…
— И что они думают? — По правде говоря, он был разочарован отсутствием праздничной атмосферы. Ведь все-таки этот день был достижением главы семьи.
— Мальчики во дворе с телескопом.
Он вышел, мельком взглянув в мрачное беззвездное небо.
— Что ищете, ребята?
— Папа, — сказал младший, — ты говорил, что, когда был маленьким, смотрел отсюда на звезды. А куда они делись, папа?
Хэла словно окутало тяжелым покрывалом, упавшим с неба, покрывалом ядовитого воздуха и воплей умирающих. Он как будто снова услышал шепот молитвы Сола, тихий, почти призрачный.
— Звезд больше нет, — сказал он.
— А почему, папа?
Он ушел, решив поужинать тушеным мясом. Мэдди наблюдала, как он сам накладывает еду себе в тарелку.
— Почему ты плачешь? — спросила она.
— Я не плачу.
— Плачешь, Хэл. — Она коснулась его щеки кончиками пальцев, вытирая прохладные слезы.
