Владимир Фалеев - Женщина в зеленом дождевике
- Да-а-а... - только и мог я вымолвить на такое повествование.
После ужина, который Елена Васильевна быстро приготовила в кухне на плите, она предложила проводить меня ночевать в дом к своему мужу "мучителю" Алексею Аввакумову. И тут я вынужден был выслушать странноватый монолог.
- Алеша два года отбывал срок в колонии, - торопливо объясняла она. Потолкуйте, пожалуйста, чтобы он оставил меня в покое. Я не хочу и не стану с ним жить. Вы авторитетный для него человек, посоветуйте ему уехать из деревни. Вообразить не можете, как он себя ведет! Ночью выставил у меня оконную раму, влез в комнату. Я сплю, а он в темноте снял с меня перстенек, сунул под подушку и освещает мне лицо пучком света от фонарика. Я открываю глаза - батюшки! Едва не лишаюсь чувств. Вы только представьте! Ночью в моей комнате какой-то бандит. Я съежилась, а он осветил мое лицо и молча смотрит на меня. Ну что мне делать?
В темноте мы прошли с Еленой Васильевной по тропинке в какой-то сад, затем попали в освещенный лампочкой подъезд огромного деревянного дома. Дверь была не закрыта. В просторной комнате нас встретил высокий крепкий молодой мужчина, по его могучим плечам и узловатым рукам было видно, что он тракторист или шофер. В свежей сорочке с открытой волосатой грудью он стоял в озаренной светом комнате, не решаясь сам подойти к нам.
- Алешенька, я тебе гостя привела, - защебетала Елена Васильевна. - Это журналист, он приехал изучать мою школу. Пусть у тебя переночует. И не угощай его... ни-ни...
Алексей виновато усмехнулся, смутился и, робко поздоровавшись со мной, повел меня в большую горницу. Тут стояли две заправленные кровати, на столе телевизор; во всю стену были шкафы, набитые собраниями сочинений классиков.
Едва мы остались одни, Алексей стал негромко исповедоваться: жена не хочет к нему возвращаться, он мается один в таком доме, который выстроил ради нее и своего сына.
- А где же сын? - поинтересовался я.
- У моей матери, - опять смутился он. - Лена сказала мне, будто не я отец... Всячески насмехается надо мной. Я отнял у нее сына.
"Вот и пойми - кто над кем насмехается", - думал я.
- Нет, правда, - усаживаясь на стул, доверительно объяснял Алексей. Не знаю уж, что она вам про меня... Я ее люблю. Ну сорвался один раз, так из-за нее же! Она была тогда студенткой университета, я уже шоферил. Ухаживал за нею; бедно она жила, и я давал ей денег. Она не отказывалась. Вы слыхали? Она ведь изучает свою родословную, летала то в Усть-Баргузин, то в Горький, где у нее обнаружился дядя, то в Ленинград, то в Москву. Денег требовалось немало, вот я и завяз в одной махинации, перепродавал машину и был пойман. После следствие да суд. Елена позвала на суд дружка Василия Лемешева, он был тогда курсантом военного училища. Ну, тот поприсутствовал на судебном разбирательстве. Так, посидел, и все. А когда меня осудили, то родился несколько месяцев спустя сын. Сколько раз я писал Василию в полк, спрашивал, его сын или мой. Он отвечал: "Сын твой". А Елена злит меня, уверяет, что сынишка от Василия. Сегодня он уехал из деревни, гостил у нее...
Алексей смолк, потупился; видно было, что в голове его множество сомнений и недобрых дум.
- И уж как я старался для нее! - вдруг поднявшись со стула, воскликнул он; выпрямился, расправил широкую грудь, напрягся бицепсами: грозная сила была заключена в этом мощном теле. - Вы не поверите, я в колонии был лесорубом, там вечерами изучал французский, чтобы ей угодить... Она-то считает себя чуть ли не аристократкой, а я вроде бродяги. Я заучивал наизусть письма графа Орлова-Чесменского. Не верите? Могу хоть сейчас наизусть прочитать.
Изменив голос, он, как самодеятельный артист, встал в позу и стал читать, закатывая глаза под лоб:
- "При ней сперва была свита до шестидесяти человек, - докладывает он императрице, - пощестливилось мне оную уговорить, что она за нужно нашла свою свиту распустить, а теперь захвачена она сама, камармедхем ее, два дворянина Польских и несколько слуг, которых имена при сем осмеливаюсь приложить. А для оного дела и на посылки употреблен был штата моего генерал-адъютант Иван Кристинек... Оная же женщина росту небольшого, тела очень суховата, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большия и открытия, цветом темно-карие и косы, брови темно-русыя, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по французски, по немецки, немного по италиански, разумеет по англицки; думать надобно, что и польский язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языкам очень хорошо говорит".
Теперь-то вы мне верите? - заговорил он нормальным голосом. И, выругавшись, сказал: - Не дам я ей развода! Не дам, и все тут!
Уже лежа в кровати, Алексей объяснял:
- Моя фамилия Аввакумов... Ну вот, значит, она от меня требует, чтобы я искал свою родословную. Протопоп Аввакум, дескать, был сослан в Даурию, будто там у него остался сын-старообрядец. У меня бабушка была мещанка, а дед, по слухам, причетник в церкви. Она мне говорит: "Все сходится. Ищи!" А чего мне искать? Мы все рабочие люди, ни в какого бога не верим и ересью не занимаемся.
Утром я окунулся в море ребячьих голосов, стреляющих детских глаз; вихрастые, загорелые после каникул, наполненные впечатлениями поездок в пионерские лагеря, походами в лес, работами в поле, буйством сил, дети буквально сновали в коридоре, гонялись друг за другом. Елена Васильевна, высокая, подтянутая, чинно провела меня сперва в крохотный свой директорский кабинет, потом познакомила с педагогами в учительской, и мы отправились с нею на урок русского языка в шестой класс. Я ожидал увидеть утихомирившихся ребят, которые, встав за парты, будут дружно приветствовать нас. Ничего подобного! Они хором сказали: "Здравствуйте!" Но никто из них не сел за парты, все располагались кто как хотел: одни прислонились к партам, другие сели на них верхом, третьи вообще стояли, скрестив на груди руки.
- Сегодня, ребята, будем опять делать кирпичи из зари, - обратилась она к классу стоя.
Я хотел сесть за парту, но мне предложили табурет за учительским столом.
- Заря - это освещенность горизонта вечером или утром, - заученно и бойко сказала одна девочка с красными бантиками, такими, какие я видел когда-то на головке Лены-школьницы. - Народно-поэтические выражения: красная заря, зорька-зорюшка... Но Поэты каждый по-своему изображают это явление природы...
Парнишка в скромном пиджачке, курносый, голубоглазый, вышел в проход между партами-и звонко продекламировал:
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
Другой мальчишка, не слезая с парты, на которой он сидел, тихо пролепетал:
Румяной зарею покрылся восток,
