Галина Вайпер - Пожиратель звезд
– Ах, так вот какого человека тебе нашли в помощники, Элии! Девочку решил завести, наконец! Неплохо устроился…
Вот стерва! А ресницы-то небось у тебя накладные, ехидно подумала я. И мымра ты жуткая! Вот кого без скафандра нельзя к людям подпускать…
– Рад приветствовать тебя, Боснекки, после долгой разлуки, – сдержанно произнес Элии, слегка склонив голову.
– Рад он... Так я тебе и поверила! – фыркнула старая карга и продефилировала в зал, красиво раскачиваясь на каблучищах.
– Чего бабуля сердится? – удивленно поинтересовался Сережка.
– Сейчас узнаешь, – уныло ответил Элии. – Боснекки возглавляет Координационный совет, она специально приехала, чтобы предварить лекцию своим выступлением. Мало никому не покажется, так что будьте готовы держать себя в руках.
Плосколицые парни подошли к нам, представились. Они оказались с Ригеля, тоже члены Совета. Не красавцы, конечно, совсем не в моем вкусе, но вполне терпимо выглядят без своих противных скользких скафандров. Они вежливо извинились, отвели Элии в сторону, и у них завязалась оживленная беседа.
Сережка глянул в их сторону и сказал мне:
– Пошли, что ли, Жень, присядем где-нибудь, пока они трепаться будут.
Оказалось, что мы явились чуть ли не последними, зал был почти заполнен. Я быстренько огляделась, но ожидаемых футуристических прибамбасов не увидела. Интерьер выглядел вполне по-земному, никакого хайтека: привычного вида ряды кресел, невысокая сцена с длинным столом и трибуной – все как обычно. Внимательно осмотрела затылки сидящих, особенно высоких, но никого похожего на рыжеватого парня не заметила.
Президиум возглавляла злобная старушка Боснекки. Кроме нее там сидели еще несколько человек, как с обыкновенными лицами, так и ригелиане с плоскими физиономиями. Буквально через минуту после нас вошли последние трое членов Совета и быстро прошли к остальным в президиум. Элии тихо сел рядом с нами.
Мадам Боснекки встала, я навострила уши.
– Я приветствую вас, люди Земли, но только потому, что этого требует протокол. Мне вообще не хочется с вами общаться, – начала она. – Да, вы отчасти наши младшие братья. Но во что вы превратили свою планету, отколовшись от остального человечества? Атмосфера загажена, вода загрязнена, почвы испорчены и истощены, природные ресурсы растрачены бездумно и бесполезно!
За долгие годы своего развития вы утратили благородство, присущее нашей расе. Вы даже начали воевать друг с другом! Да вы и не переставали заниматься убийством друг друга, вся ваша история – подтверждение тому. Вы одичали и озверели, поэтому давно утратили право именоваться настоящими людьми.
– О чем это она? – прошептал Сережка, толкнув меня в бок. – Чего она о себе мнит? Ишь, великая гуманистка нашлась!
– Тс-с! – шикнула я. – Не мешай слушать.
– И если вы, сидящие здесь, лучшие из лучших, что же в таком случае представляют собой остальные? – продолжала бешеная старуха.
– Нет, ну ты подумай, что она несет! – снова не выдержал Сережа. – Чем мы-то ей досадили?
– Заткнись! – шепотом рявкнула я.
– Единственное, что может вас хоть как-то оправдать в наших глазах – так только то, что ваши предки остались на Земле не по своей воле. Отчасти в этом виноваты наши народы. И только поэтому Совет счел возможным поддерживать с вами отношения, а не смести вас с лица планеты, – заливалась мадам.
– Ох! – вполголоса пробормотал Сережка. – Держите меня, я стал совсем сердитый!
По залу прокатился недовольный гул, у Сереги нашлись единомышленники. Мадам слегка сбавила тон, видимо, она привыкла говорить то, что думает, перед высокогуманными людьми с тысячелетними традициями воспитания, а не перед тупыми приматами с ослабленным контролем над собой.
– Вы, сидящие в этом зале, наиболее адаптивные представители своего рода, собраны со всей Земли. Вас признали достойными участвовать в великом деле переселения и обустройства объединившегося человечества на новом месте в Солнечной системе. Мне остается только надеяться, что ваши дикарские привычки уйдут в прошлое вместе с вашим примитивным образом жизни, а вы сможете стать людьми, достойными новой культуры!
Этим пассажем Боснекки и закончила свою речь. Зал возмущенно шумел. Сережка, больше не сдерживаясь, в полный голос спросил:
– Это что значит, с нами теперь будут обращаться как с людьми второго сорта?
– Успокойся, – устало ответил Элии. – Ненормальных вроде Боснекки не так уж и много. Единственная печаль заключается в том, что почти все они сидят в Совете. Или ты в политике не разбираешься?
Мадам тем временем выбралась из президиума и спустилась вниз. С вызывающим выражением на лице эта каракатица прошествовала по проходу между креслами и подошла к нам.
– Элии, слушай меня внимательно! – заявила она. – Заседание Совета назначено на послезавтра. И я буду настаивать на решении твоего вопроса. Сидеть взаперти и заниматься неизвестно чем в то время, когда все идет прахом, по меньшей мере удобно, ты не находишь? Я считаю, что мы попусту выбросили огромные средства на строительство твоего звездолета, тогда как их можно было бы потратить на иные, более полезные цели. И ради чего, Элии? Ради человека, уклоняющегося от общей деятельности, мало того, внушающего людям пустые надежды! Или ты просто пытаешься спасти свою шкуру под благовидным предлогом?
Элии ни слова не возразил ей, отчего старуха разъярилась еще больше.
– Что, молчишь? Конечно, возразить нечего! Но тебе осталось маяться своей дурью всего лишь два дня, потом отправишься работать вместе со всеми! Или ты забыл, что наши соотечественники давно ожидают часа своего освобождения?
Мадам помахала пальцем перед носом Элии.
– И все твои обезьяны отправятся туда же работать, а не развлекаться!
Элии упорно молчал, а Сережка, до сих пор таращивший на мадам глаза с открытым ртом, не выдержал и заорал:
– Хватит пороть чепуху! Ишь, нашлась тут самая умная!
Боснекки отпрянула от неожиданности, но тут же справилась с собой и рявкнула на него в ответ:
– Не суйся не в свои дела, молокосос! – развернулась и вышла из зала.
– Что за бред несла эта стерва? – голос Сереги дрожал от бешенства. – Ведьма! Почему она на тебя так наезжает, ты знаешь?
– Знаю, – печально вздохнул Элии, – но мне от этого не легче.
В зале стоял жуткий галдеж – народ начал стихийно митинговать. Седовласый дядечка на трибуне тщетно взывал к тишине, но ни одного слова из его речей было не разобрать. Внезапно кресло подо мной, казавшееся таким обыкновенным, слегка щелкнуло, зашипело и вокруг меня лепестками сошлись вогнутые плоскости, выехавшие из спинки кресла.
