Роджер Желязны - Кладбище сердца
Упала звезда, и Мур поглядел на часы. Было поздно. Он устало направился к молу и вновь перебрался через него.
В Клинике Спящих он встретил Джеймсона, уже зевающего от подготовительной инъекции. Джеймсон был высокий и тощий, с волосами херувима и глазами его антипода.
— Мур, — заулыбался он, глядя, как тот снимает пиджак и засучивает рукав. — Вы проводите ваш медовый месяц в холодильнике?
Гипошприц чавкнул в торопливой руке медика, и инъекция вошла в руку Мура.
— Именно так, — процедил он, взглядом осаживая пьяноватого Джеймсона. — А что?
— Неподходящее местечко, — объяснил тот, продолжая ухмыляться. — Если бы я женился на Леоте, вы бы меня в холодильник не загнали! Разве что…
Мур сделал шаг вперед, из горла вырвалось рычание. Джеймсон отскочил с удивленным взглядом.
— Это шутка! — сказал он. — Я только…
Мур почувствовал боль в уколотой руке, когда мускулистый медик молча стиснул его локоть и оттащил назад.
— Да, — сказал Мур. — Спокойной ночи. Спите крепко, просыпайтесь бодрыми и свежими.
Он повернулся к двери, и врач отпустил его руку. Раскатав рукав, он забрал пиджак и вышел.
— Ты совсем свихнулся, — объявил Джеймсон ему вслед.
У Мура оставалось еще полчаса до укладывания в бункер. Сразу идти туда ему не хотелось. Он планировал подождать в клинике, пока лекарство начнет действовать, но присутствие Джеймсона изменило планы.
Пройдя широкими коридорами Дома Спящих, он поднялся на лифте к бункерам, широким шагом спустился к своей двери. Поколебавшись, он прошел мимо. Ему предстояло провести здесь три с половиной месяца; не хотелось добавлять к этому сроку еще и следующие полчаса.
Мур набил трубку. Захотелось покурить, и постоять в сентиментальном карауле у ледяного ложа богини, его супруги. Он оглянулся, нет ли поблизости медиков. После инъекции рекомендовалось воздерживаться от курения, но до сих пор его это не волновало, как и других постояльцев.
Поднимаясь назад, он услышал непонятные глухие удары. Они прекратились, когда он завернул за угол, но вскоре возобновились, стали громче. Звук доносился откуда-то неподалеку.
Мгновение спустя вновь наступила тишина.
У двери Леоты Мур задержался. Достал ручку и, ухмыляясь с зажатой в зубах трубкой, перечеркнул ее фамилию на табличке. Поверх нее аккуратно написал: «Мур». Когда он выводил последнюю букву, удары вновь возобновились.
Они доносились из ее комнаты.
Он открыл дверь, сделал шаг и остановился.
Человек стоял к нему спиной. Его правая рука была занесена вверх. В кулаке сжат крокетный молоток.
Его одышливое бормотанье, похожее на заклинание, донеслось до Мура.
— Несите ей розы, розы, не надо траурных лент. Лежит она охладелая…
Мур стремительно промчался через комнату. Он вцепился в молоток и вырвал его. Что-то хрустнуло в его руке, когда кулак врубился в челюсть. Человек ударился о стену и рухнул на пол.
— Леота! — сказал Мур. — Леота…
Белее паросского мрамора лежала она в своем взломанном футляре. Балдахин был поднят. Ее плоть уже обратилась в камень — ни кровинки не было на ее груди, пробитой деревянным колом. Только сколы и трещины, как на мраморе.
— Нет, — сказал Мур.
Кол был из такого сверхтвердого синтедерева — кокобола или кебрачо, а может быть, lignum vitaenote 19, — что даже не расщепился.
— Нет, — сказал Мур.
Ее лицо было спокойно, как у спящей, волосы цвета алюминия. Его кольцо на ее пальце…
Из угла комнаты послышалось бормотанье.
— Юнгер, — сказал Мур без выражения, — зачем — ты — это — сделал?
Лежащий сопел и всхлипывал. Его глаза были устремлены на что-то, не имеющее имени.
— …вампир, — хрипел он, — заманивает мужчин на свой «Летучий голландец» и тащит их сквозь годы… Она — будущее, богиня снаружи и голодный вакуум внутри, — объяснил он без каких-либо эмоций. — Несите ей розы, розы… Мир купался в ее веселье, нуждался в ее улыбке… Хотела меня бросить тут одного в центре пустоты! Я не могу слезть с этой карусели, и у меня нет медного кольца. Но никто никогда не будет так покинут и одинок, как я был, не сейчас. Была ее жизнь веселой, веселой, плясала она на балах… Я думал, она может ко мне вернуться, когда ты ей надоешь.
Он заслонил голову руками, когда Мур придвинулся к нему.
— Для технаря будущее…
Мур обрушил на него молоток, дважды, трижды. После третьего удара он потерял счет, потому что его мозг не мог удерживать числа больше трех.
Потом он шел, бежал, не выпуская молотка — мимо закрытых дверей, как мимо пустых глаз, вверх по коридорам, вниз по всегда безлюдным лестницам…
Убегая от Дома Спящих, он услышал, как кто-то кричит ему вслед в темноте. Мур не остановился.
Много времени спустя он снова перешел на шаг. Рука была как свинец, дыхание обжигало грудь. Он взошел на холм, помедлил на вершине, и спустился с другой стороны.
Бальный Городок — дорогой курорт, принадлежащий Кругу и живущий на его деньги, хотя и редко управляемый им напрямую, — был пустынным, если не считать рождественских огней в окнах, мишуры и ветвей остролиста. Откуда-то доносилась приглушенная музыка праздника, временами смех. От этого Мур чувствовал себя все более одиноким, поднимаясь по одной улице и спускаясь вдоль другой, его тело все больше отделялось от него самого по мере того как сказывалась полученная инъекция. Ноги отяжелели. Его глаза слипались, и ему с трудом удавалось держать их открытыми.
В церкви не велось никакой службы, когда он вошел. Внутри было теплее. И здесь он был так же одинок.
В здании стояла полутьма, и взгляд Мура привлекла цепочка огней, рамкой окружившая картину у подножия статуи. Это была сцена в яслях. Опираясь о скамью, Мур смотрел на мать и дитя, на ангелов и сочувствующий скот, на отца. Затем испустил нечленораздельный вой, швырнул молоток в нарядные ясли и отвернулся. Цепляясь за стену, он сделал несколько нетвердых шагов и свалился, ругаясь и всхлипывая, и наконец заснул.
Они нашли его у подножья креста.
Судопроизводство приобрело сверхзвуковую стремительность в сравнении с эпохой его молодости. Экспоненциальный рост демографического давления много лет назад привел повсюду к переполнению всех судебных архивов, после чего юридические процедуры были освобождены от документации до такой степени, чтобы в самый раз хватило на круглосуточное отправление правосудия. Вот почему Мур предстал перед судом в десять вечера, два дня спустя после Рождества.
Процесс длился менее четверти часа. Мур отказался от слова; зачитали обвинительное заключение; он признал себя виновным, и судья приговорил его к смерти в газовой камере, ни разу не подняв глаза от своих бумаг.
