Геннадий Прашкевич - Кот на дереве (сборник)
— Спроси, спроси его, — торопил Коротышка. — А то придет нКва, тогда Листки уплывут.
— Ищи!
Почему-то слова Длинного ободрили Петрова.
Он, наконец, привстал. Он дотянулся до халата. Он якобы даже прикрикнул на Коротышку. И тот обрадовался:
— Вот видишь, он заговорил сам. Спроси его, где Листки?
Длинный покачал головой и Петров не без злорадства понял, что, кажется, лимит их прав действительно исчерпан. Он не знал, о каких правах шла речь, но сильно обрадовался удаче. Когда Коротышка случайно задел портрет Академика, Петров совсем осмелел.
— Ты там поосторожнее.
— А чего такого? Не упал же.
— Ты даже не знаешь, кто изображен на портрете.
Коротышка ухмыльнулся. Он ко всему был готов.
— Почему же не знаю.
— Ну, кто?
— Человек, который не сумел перепрыгнуть пропасть.
Петров опешил. Ответ Коротышки ему не понравился.
— Не перепрыгнул, не перепрыгнул, — дразнился Коротышка.
— О чем это ты?
Коротышка объяснил.
Как это ни странно, но имел он в виду именно проблему происхождения жизни на Земле (естественным путем), которой всю жизнь занимался Академик.
Это еще больше не понравилось Петрову.
Полный обиды и стыда за свою минутную слабость, он теперь прямо упирал на то, что Коротышке и приятелю пора уходить. Нечего им морочить голову человеку, не выспавшемуся и недовольному. Пусть не лезут в сложные научные дела, совершенно недоступные их небольшим мозгам. Он даже потребовал от них немедленно очистить помещение.
— Ну, очистим. С чем ты останешься?
— Я сказал оставить, покинуть помещение, убраться! — поразился Петров их нелепому буквализму.
— Уйдем мы, явится нКва.
— Не знаю, что это за тип, — разозлился Петров, — но хорошо ему тут не будет.
— Ты это зря. Ты пожалеешь, — шипел Коротышка, дергаясь, как плохое изображение на экране.
Незнакомцам явно не хотелось уходить.
Но лимит их прав впрямь был исчерпан. Подергавшись, пошипев, они исчезли.
Пожав плечами, Петров сердито побрел на кухню варить кофе. Он так и не понял, зачем Коротышке и Длинному понадобился его дневник. Явно Сонькины проделки. Даже хотел позвонить ей, но раздумал. Ночью трубку поднимет не она, а этот мусульманин. С чашкой кофе в руках он вернулся в комнату, приговаривая вслух:
— Ну, хмыри! Ну, пиджаки кожаные!
— Я и сам поражаюсь, парень!
— Явиться ночью! Рыться в чужих вещах! Ничтожества!
— Самые настоящие, парень!
— А ты кто такой? — удивился Петров, водворяя в горшок распластанное на стене живое дерево.
4
В кресле сидел невесть откуда взявшийся бодрячок.
Крепкий, грубоватый, хорошо выбритый, облаченный в неброский, но качественный костюм. Квадратные плечи, квадратные уши. Правда, как и предыдущие гости, время от времени он подрагивал и дергался.
— Ты один? Тут никого? Ты ведь не врешь, парень?
— Я никогда не вру, — зачем-то преувеличил Петров.
— Тогда мы от души поболтаем, — обрадовался бодрячок.
— О Листках? — неприятно догадался Петров.
— Ты прав. Занятная штучка, — еще больше обрадовался бодрячок. — До такого не каждый додумается.
И весело предложил:
— Поздравь меня, парень!
— С чем, собственно?
— Я тебя нашел!
Наверное, Ян Сваммердам, сын голландского аптекаря и большой любитель живой природы вот так же лицемерно поздравлял несчастных подопытных амеб с тем, что они попали под его ланцет. Успех для науки и амебы продолжат жизнь.
Похоже, это нКва, решил Петров, рассматривая бодрячка.
И не ошибся.
При всей своей непосредственности и грубоватости нКва оказался существом страшно дотошным. А земное слово парень употреблял так часто и с таким упоением, что сразу было видно — далось оно ему далеко не сразу.
Петров, правда, отрезал:
— Никакой болтовни!
— А Листки, парень?
Петров взбесился.
Глядя на бодрячка, он заявил, что видит его в первый раз.
Глядя на бодрячка, он заявил, что расхотел спать и прямо сейчас пойдет в душ, и по этой причине пусть бодрячок проваливает. Наконец, заявил Петров, у каждого своя дорога. Куда ведет твоя, не знаю, заявил Петров, но моя ведет в лабораторию.
— Не похоже, что ты бегаешь стометровку за восемь секунд, парень.
— К чему ты это?
— А глянь в окно. Уверен, мы сговоримся.
Исключительно из презрения к бодрячку Петров подошел к окну и увидел, что под девятиэтажкой, на темном, плохо освещенном Луной газоне пасется черный, самого свирепого вида бык. Рога торчали в стороны, как кривые ножи. Будто почувствовав на себе взгляд Петрова, бык вскинул огромную голову и грубо копнул копытом сухую землю.
— Он там ради тебя, парень, — не без гордости пояснил бодрячок. — По настоящему крепкий зверь. Стометровку бегает за шесть и девять десятых секунды. Вряд ли ты его обойдешь, парень.
И лукаво подмигнул:
— А сразу и не подумаешь.
Бык действительно выглядел грузноватым, но что-то подсказывало Петрову, что нКва не врет.
Правда, сдаваться Петров тоже не собирался.
Не придумав ничего лучшего, он позвонил мне.
Даже не извинился, сразу забубнил в трубку: вот, дескать, он, Петров, вечно занят, а ему спать не дают. И на работу он сегодня, наверное, не придет. А ты шефа знаешь, позвони ему. Скажи, что меня не будет.
— С чего это я буду звонить ему в три часа ночи?
5
О дальнейших событиях Петров рассказывает не совсем внятно.
Дескать, нКва в общем оказался существом достаточно добродушным.
Он вроде бы мягко, но достаточно настойчиво дал понять Петрову, что без Листков не уйдет, даже если ему придется ждать тысячу лет. Почему-то он назвал именно эту цифру. И Петров никуда не уйдет, пояснил нКва. При этом следует помнить следующее. У него, у нКва, так же, как у свирепого черного быка, есть в запасе тысяча лет, поскольку для них время течет совсем по-другому, а вот у Петрова запаса нет. Даже десять лет, проведенные в заточении, покажутся ему бесконечными.
И потребовал:
— Сдай листки!
Петров якобы проявил волю.
Он якобы ухмыльнулся. Подумаешь, десять лет. Тебе тоже чем-то надо будет заняться. Тут книг не хватит для такого долгого времяпрепровождения.
— А телевизор, парень? — обрадовался нКва, указывая на стоявший в углу комнаты прибор.
Петров засмеялся:
— Он не работает.
Поудобнее устроившись в кресле, нКва снисходительно усмехнулся и щелкнул пальцами.
