Сергей Чекмаев - Носители Совести
Мне хотелось куда-нибудь убежать от самой себя. А больше всего мне хотелось позвонить Савке, но я не знала, что ему сказать. А еще – его мама очень любит выспрашивать «кто звонит?», «что передать?» И что мне ответить? Ксения? А вдруг, узнав, что это я, он бы не захотел со мной разговаривать?
Было очень тяжело. Мне еще никогда не было так тяжело!!!
Но в голове у меня крутилась мысль, что рано или поздно так должно было произойти. После дня рождения Кэтрин, где мы с ним зажигали весь вечер, а потом он провожал меня через весь город, и мы сидели на траве перед моим домом, я сказала: «Мудрая ночь». И она действительно оказалась мудрой: все расставила по своим местам, непонятно только, куда она поставила меня.
В тот день Инка сказала мне, что Савка безумно любит Жанну, но не хочет мне ничего говорить, чтобы не сделать больно. Сначала я не поверила, а потом – когда поняла, что это правда, – почувствовала внутри какое-то опустошение. Но потом, совершенно неожиданно для себя, поняла: «Ура! Я свободна». Савка меня не любит, значит… Значит, я свободна!!! Могу без угрызений совести смотреть на других парней, смогу сказать Макси «да», смогу знакомиться с другими ребятами. И не чувствовать никакой вины перед Савкой.
Дура!! Как маленькая девочка, в самом деле.
Неужели ты думала, что это так просто!
И правильно Инка сказала, чтобы я не убивалась, что кругом столько парней, которым я нравлюсь, и что на Савке свет клином не сошелся.
Прости меня, дневничок!
Когда он сказал мне про Жанну, подтвердил все мои страхи, уже не было той меня, что кричала «Ура!». Той, рассудительной и взрослой. И я спросила сама себя, люблю ли я его или нет. Ответ приближался к «да», но так и не дошел до этого «да».
Та старая дневниковая запись не шла из головы. Ксюха выбралась из ванной, дотащилась до кухни – в ее съемной однокомнатной квартирке от одной двери до другой было не больше метра, но со сна, да еще с бьющейся в мозгу, как пойманная рыбка, цитологией, Ксюха именно тащилась.
Включила чайник, насыпала в любимую кружку с сердечком две ложки растворимой бурды. Воткнула в тостер низкокалорийные хлебцы, достала из холодильника красочную баночку био-йогурта.
«Завтрак почти готов, дорогая. Приятного аппетита».
А вчера Савка пригласил ее на концерт…
Она сказала, что подумает – не знаю, мол, как будет со свободным временем. Сам знаешь, эти зачеты, консультации…
А надо было отказаться. Чтоб не забивать себе голову и не травить душу перед экзаменами.
Ведь решительного объяснения между ними так и не случилось. Ксюха месяца два продолжала на что-то надеяться, Савка делал вид, что ничего особенного не случилось. Гордость не давала ей сделать какой-либо решительный шаг. Они общались как друзья, как однокурсники. Савка даже подарил ей какую-то смешную безделушку, и Ксюха радовалась как ребенок. Через неделю она написала:
Теперь я поняла: прежде всего, Савка мне дорог, как человек, как личность, что я его ценю и уважаю. Он мне скорее, как брат, старший брат, который всегда поможет и защитит, но и ему нужна женская рука. То, что я испытываю к нему, можно назвать одним словом – ответственность.
Конечно, это был обман. Извечный обман всех, кто мучается неразделенной любовью. Разуму не дано взять под контроль чувства, никогда. И сколько не проверяй алгеброй гармонию, сколько не пытайся объяснить самой себе, что все нормально, что «это всего лишь дружба», ничего хорошего не выйдет. Ксюха очень быстро все поняла. Буквально через три дня, когда по случаю сдачи очередного зачета вся группа сидела в институтской кафешке.
Савка пришел туда с Жанной, и, увидев, как светится его лицо, Ксюха почувствовала, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.
Сегодня все поменялось. Как только я увидела Савку с ней, я ощутила все до конца.
Это и есть НАСТОЯЩАЯ любовь. Теперь я знаю.
Но я не хочу портить ему жизнь. Я не хочу, чтобы ему было больно. Пусть ему будет хорошо и спокойно, пусть с Жанкой, да хоть с ойкуменским президентом!!!
Я попыталась предсказать будущее: вышло, что он забудет ее года через три, не раньше. Но я не смогу ждать!
Утром я встала с одной мыслью – надо помочь Савке. Милому и дорогому человеку, надо сделать так, чтобы он разочаровался в ней, указать на ее плохие стороны. И пусть, наконец, скажет, что он испытывает ко мне. Иначе нельзя, ведь он сам не знает всей правды, он запутался.
Несколько дней назад Ксюха, перечитывая дневник, написала поперек этого абзаца: «Эгоистка!!! Как можно думать только о себе!» А тогда в состоянии полного душевного раздрая она чуть ли не первый раз в жизни пыталась писать стихи. Результат Ксюха никогда никому не показывала.
Стихи явно не получились.
Да еще суицидальный подтекст лез изо всех щелей. А ведь она всегда считала себя такой рассудительной, уравновешенной, спокойной.
Хранителем страшной тайны стал многострадальный дневник, привычный ко всему. Она не стала выдергивать и сжигать страницы, как сделала бы еще год назад. Наоборот – оставила, обвела красным, чтобы потом перечитывать на досуге и поражаться: «какая же я была глупая!»
По этой простой причине
В печи не гореть лучине,
На зорьке не быть кручине,
Водице не стыть в берегах.
В полнолунье, сгорая на крестах,
Заняться любовью с Луной.
Напиться горячей кровью
И сгинуть в черных лесах.
Грудь разрывается болью,
Боль наедается кровью,
Ты, мой сынок, не кричи…
Падали кирпичи…
Падали на асфальт
С тихих заоблачных крыш.
Ты подожди, малыш.
Что разорвался ранний сполох,
То ничего.
Былого счастья ветхий ворох
Выброшу в окно.
Красные кляксы закрою ладошкой.
Видишь, уже все прошло…
Ты только крепче заройся в подушку —
Нам с тобой повезло.
Стихи, понятное дело, не спасли: до сих пор они вообще никого не спасали. Ведь рифмованные строки – просто способ наиболее ярко выразить свои чувства, понять их, объяснить в первую очередь себе. И только потом – всем остальным.
И она еще хотела дать почитать Савке свой дневник!
Нет, теперь уж точно не стоит.
А потом, в самом конце апреля, Савка неожиданно подошел к ней сам:
– Ксюш, ты что, на меня обиделась?
Она как раз перекинула через плечо рюкзачок и собиралась выходить. Вопрос застал ее врасплох.
– Нет, с чего ты взял?
– Ну, ты со мной не разговариваешь, избегаешь меня. Если я тебя обидел – извини, но ты же знаешь…
