Ольга Ларионова - Лабиринт для троглодитов
А удивляться бы стоило — хотя бы тому, что весь этот табун мчался точно в том же направлении, как будто вызванный из сказки человеческим призывом о помощи.
У самых камней они сгрудились, топчась на месте и наклонясь над чем-то, и Варвара, подбежав, остановилась, в отчаянье не зная, как быть дальше; о том, чтобы стрелять, не могло быть и речи: перепуганные животные легко могли затоптать того, над кем они так трогательно стали в кружок. К тому же, и попасть в него недолго. А эти… как их… микрожирафы единорогие, они, похоже, и вправду силятся помочь, пофыркивают, что-то поддевают головами… И словно в доказательство ее догадки один из этих крапчатых вдруг плюхнулся на зад, как собака, потом осторожно протянул вперед морду и передние ноги, и что там было дальше, разобрать стало невозможно, сплошная фыркающая каша; но когда залегшее животное поднялось, Варвара увидела, что поперек его спины, бессильно свесившись, лежит полуголый человек.
Она ничего не успела сообразить, как ее ласково взяли под коленку, как-то не то подбросили, не то легонечко дернули вверх, и она, увидев рядом предупредительно подставленную спину, скорее рефлекторным, чем обдуманным движением оперлась на подставленную руку и мгновенно оказалась верхом. Она растерянно глянула вниз, недоумевая, чья же это была рука, — живая, гибкая, вовсе не манипулятор скоча — и вдруг увидела, что это вовсе не рука. Это был хобот.
Животное обернуло к ней морду с влажным косящим глазом, задрало здоровенный — не меньше метра — хобот и победно рассыпчато хрюкнуло, словно хрипло рассмеялось. Похоже было, что именно оно утверждало себя в роли нового вожака. Не надумает ли предводитель табуна пуститься в галоп? Она сжала его бока коленями, потянулась, одной рукой держась за гриву, а другой ухватила лежащего человека за брючный ремень — для страховки.
— Но, милые! — сказала она, и милые дружно шагнули в ногу, словно всю жизнь ходили вот так, парой и с людьми на хребте.
— Вафель, не высовывайся! — крикнула она на всякий случай скочу, который предусмотрительно себя не обнаруживал.
Вафель, умница, не ответил. Да и не до него было — этих мерно шагающих одров требовалось как-то подогнать к самому космолету, сгрузить тело, поднять по трапу… «Трюфель, — шепнула она в микрофон, продолжая правой рукой придерживать бесчувственное тело, — Трюфель, нужна связь с вертолетом… Позарез. Дай-ка общий SOS, и пусть фон соседнего корабля ретранслирует».
Метроном продолжал уныло тюкать — связи не было. За спиной что-то отдаленно зажужжало, Варвара с надеждой оглянулась: от верхушки одной из башен отделился голубой мерцающий шар, описал дугу и, влившись в черноту второй башни, исчез. Туча была уже над ними, и казалось, что острия этих минаретов вот-вот прорежут ее провисшее брюхо и оттуда хлынут струи воды, как тогда, на Степухе.
— Давайте, слоники, давайте… — бормотала она, тихонечко пробуя бока своего иноходца.
И опять он, словно поняв, припустил, шлепая по совсем уже мелкой воде. Второй не отставал. Теперь — попробовать свернуть к кораблю… И это пошло. Послушный слоник, просто заглядение, только вот ушки торчком и грива, как у яка, и уж совсем хорошо будет, если ты сейчас остановишься возле трапа… Да тпру, тебе говорят!
До корабля оставалось метров тридцать. Спрыгнуть с широкой спины — пара пустяков и до трапа добежать не проблема, а вот как быть с тем, вторым?..
— Да стой ты, горе мое! — «Горе» шествовало как ни в чем ни бывало. — «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!»
Словно ободренный звуками человеческой речи, «сивка» прибавил шаг. Варвара стиснула зубы. Глаза ему закрыть, что ли? Попытаться вздернуть на дыбы? А если и второй взовьется, человек же упадет прямо под копыта… «Стой ты, дубина!» — послала она мысленный приказ.
Нет, телепатических сигналов они не принимали. Она изо всех сил сжала коленями крутую шею животного, но слоник только мотнул головой и небольно шлепнул ее хоботом по коленке: не балуй, мол. Плохо дело. Она вышибла из ракетницы обойму, торопливо выдернула из нее капсулу и, опершись на спину соседнего животного, перемахнула ему на круп, позади лежащего человека. От неожиданной тяжести «сивка-бурка», как и полагалось мифическому буцефалу, только присел на задние ноги, но скорости не сбавил. Силен, красавец! Ну, извини…
Она размахнулась и сильно ударила зажатой в кулаке ампулой в шею животному, одновременно хлопнув ладонью по противоположной стороне, чтобы отвлечь от ощущения укола. Получилось неловко, ампула ушла только наполовину, треснула и оцарапала ладонь. Хорошо, что это не стекло, а быстрорастворимый пластик, который сейчас всосется в кровь, а скорость воздействия уже проверена на вожаке… Ага, действует. С легкой иноходи он перешел на шаг, и задние ноги уже отстают, едва переступая, передние еще семенят, а задние волочатся, подгибаются, и девушка соскальзывает вниз, на нее рушится безвольное и такое тяжелое полуголое тело, до ужаса холодное, и его не поднять, и у самой колени подгибаются: царапина на ладони, парализатор проник в кровь, самая капелька, но ее хватило, до трапа не дотянуть, хотя до него каких-то полтора шага, сейчас набежит весь табун…
Два громадных жука-рогача ухватывают ее холодными клешнями, больно и неловко, тянут куда-то вверх; но она из последних сил вцепляется мертвой хваткой в лежащего рядом с ней человека, — если бы губы слушались ее, она бы крикнула: «Сначала его!» Но губы одеревенели, проклятая ампула, и сплошной туман в голове, да и зачем кричать, — жуки-рогачи человеческого языка не поймут, впрочем, ничего человеческого здесь нет, только жуки, они тянут две сосновые иголки, гибкие душистые иголки…
Когда она пришла в себя, у нее было такое ощущение, словно этому пробуждению предшествовала вереница утомительных и нелепых снов.
Сквозь разлепившиеся с трудом ресницы проник невиданный до сих пор зеленоватый мертвенный свет, означился сводчатый потолок, к которому была прикреплена уйма какой-то членистой, суставчатой аппаратуры; затем зазвучал — или начал восприниматься — голос, механический, размеренный, как метроном:
— Один-сигма шесть, один-сигма девять, один-сигма шесть, один-штирнер горизонталь тринадцать, два-оптима пять…
И тут же сбоку возникло рыльце скоча с настороженными жгутиками антенн, взлетел над самым лицом манипулятор, и ко лбу пришлепнулась клейкая лепешка быстрорастворимого транквилизатора. Во рту возник вкус мяты. Бормотание «Один — сигма…» возобновилось с прежней размеренностью. Да это ведь портативная установка «Гиппократ», и команды — условный код последовательных этапов различных медицинских процедур!
