Андрей Синицын - Eurocon 2008. Убить Чужого
– Тьфу на тебя. Карту хочу, – сказал Барро.
Он встал и направился к стойке. Через минуту вернулся с бумажным путеводителем, раскрыл его и принялся изучать. Кнехт меланхолично жевал яичницу.
– Городишко крошечный, – повторил Барро. – За день весь его прочешем. Можно изобразить паб-кролл, это будет убедительно. Не спеша, руки в брюки, пройдемся по заведениям… Заодно поем горячего. Должны тут где-нибудь делать луковый суп-пюре. Не бывает курортных местечек, чтобы без лукового супа.
– Если тут пусто, двинем глубже на юг?
– Тут не пусто. Говорю с полной ответственностью, как бывший нюхач твоего взвода. Мутант здесь. Думаю, он рано подался в бега, добежал аж досюда и хорошо прикрылся. Сам не высовывается, действует через посредников. Вот его и не взяли до сих пор – он просто не виден. А лейтенанту настучал кто-то, у кого зуб на посредников мутанта. Или это вообще пустой донос был, голое вранье. Но мутант – есть. Он тут сидит давно и плотно, успел пустить корни.
– Пустил корни… Как грустно, – сказал Кнехт.
– Невыносимо, – поддакнул Барро. – Меня прямо слезы душат. У мутанта тут дом, может, даже семья, дети, все как у людей. И вдруг появляемся мы. И ставим мутанта толстой жопой к теплой стенке. Ужас просто. Но… В свете некоторых обстоятельств… А оно нам надо?
– Это мутант, – напомнил Кнехт и снова кашлянул.
– Нам не дадут нейтрализовать его. Спорим, когда мы наведем полицию на цель, нас выпрут из города. Допустим, мы вызовем группу зачистки – прощальный жест доброй воли, так сказать… Но ребятам лететь сюда верные сутки, а Ортега ждать не будет, поэтому кровавое месиво с активным участием полиции в роли фарша я обещаю. И мутант сбежит, ищи его потом. Не говори мне, что твой план именно такой.
– Поглядел бы я, как нас отсюда выпрут, – сообщил Кнехт безмятежно. – Поглядел бы, да.
– Мы вообще-то свободные люди теперь, – сказал Барро с нажимом. – Что, забыл? Мы работаем за деньги.
Кнехт допил сок и звонко припечатал стакан донышком к столу.
– Пойдемте, коллега, – сказал он.
Барро развел руками и встал.
Когда они вышли, бармен повернулся к компьютеру и набрал номер полицейского участка.
На улице двое привычно взялись за пояса и посмотрели в разные стороны.
– Бармен стукнул, гад, – сообщил Барро. – Ух, солнце какое… Где мои темные очки?
– А вон тот парнишка на роликах – наружник, – сказал Кнехт.
– Ну обложили просто со всех сторон… Где очки мои, неужто я их в отеле забыл?
– Ты их вчера подарил своей прекрасной собутыльнице.
– О черт. Эй, парень! – рявкнул Барро на всю улицу. – Да куда ты так рванул сразу… Хм… Кого бы мне теперь спросить… О, сеньор! На пару слов!
– Что ж вы кричите, сеньор Барро, – сказал молодой полицейский, выскочивший быстрым шагом из-за угла. – Напугали парня на роликах – вон как рванул от вас. Тут не привыкли к крику, место тихое…
– …Респектабельное, – подсказал Барро. – Сеньор, а где бы мне купить респектабельные темные очки?
– Второй квартал налево, лавка Матиаса. Если скажете, что вы от Фернандо, – получите скидку.
– А очки точно будут респектабельные?
– Во всем округе дороже не найдете, – заверил полицейский. – И не кричите так больше, сеньор Барро, люди спят еще. Честь имею.
Когда полицейский убрался обратно за угол, Кнехт сказал:
– Что-то мне это напоминает. Тишина…
– Обычный курорт, – отмахнулся Барро. – Все гуляли до рассвета, теперь спят до обеда. Только мы да стражи порядка на посту. И кстати, прошлым вечером тут было совсем не тихо. Лично я чуть не оглох. И мы еще к морю не ходили, где всякие пляжные танцульки. Ненавижу.
– Вот это точно возрастное, – сказал Кнехт. – Ты работать думаешь?
– Как только куплю очки. Если трудиться из-под палки, то хотя бы в комфортных условиях.
В лавке Матиаса респектабельных темных очков не нашлось, только модные и дорогие. Барро, недовольно сопя, долго перебирал товар. Потом вдруг задумался. Небрежно бросил очередные модные очки в общую кучу. Обернулся к пожилому сонному приказчику, глянул на него в упор и ошарашил вопросом:
– А что, дед, жиды в городе есть?!
Приказчик впал в ступор и ничего не ответил.
– Стукнул дед в полицию, – сообщил Барро, стоя посреди улицы и недовольно озираясь. – И еще кому-то стучит. Ох, сейчас начнется… Бедлам и пандемониум. Весь городишко на уши встанет. Запомнит он нас.
– Ты иногда бываешь невыносим, – заметил Кнехт.
– Очки хочу, – сказал Барро. – И чашку лукового супа.
– Теперь нас пасут двое.
– Через полчаса нас будет пасти все свободное от работы население. Тут-то мы его и понюхаем. Слушай, вот я вижу кафе «Парижский дворик». И думаю…
– А я вижу еще один паб.
– Паб, – согласился Барро и тоскливо зевнул.
Первым делом он как следует напугал официанта.
– Меня зовут Жак Деррида, – доверительно сообщил Барро. – Я, видите ли, француз. А это коллега Ле Бон. Мы прогрессивные мыслители, на гастролях тут. И нам нужен французский луковый суп! Иначе труба!
Юный официант, что-то промямлив, удрал и больше не появлялся. Спасать заведение от агрессивных мыслителей пришел старший смены.
В пабе лукового супа не оказалось. Кнехт взял кружку темного, а Барро, после мучительного раздумья, тоже кружку темного и еще айриш стью.
– Поесть-то надо, – объяснил он.
Вместо миски густой мясной похлебки ему принесли нечто в горшочке.
– Айриш стью?.. – недоверчиво спросил Барро.
– Как заказывали, мсье Деррида, – заверили его.
Барро осторожно приоткрыл крышечку, заглянул в горшочек, принюхался, хмуро огляделся по сторонам и сказал:
– Ты не поверишь, коллега, но тут все, включая шеф-повара, уверены, что это именно айриш стью. Что оно такое вот.
Кнехт тоже заглянул в горшочек, принюхался и поставил диагноз:
– Еда.
Барро отхлебнул пива и запустил в горшочек вилку. Некоторое время он жевал, а потом сказал:
– Чертовски не хочется работать.
Кнехт в ответ только фыркнул.
– Чертовски не хочется, – повторил Барро.
Он воткнул вилку в горшочек, встал, упер руки в боки и повернулся всем телом из стороны в сторону. Вышел из-за стола, сделал несколько шагов вперед, потом в сторону. Официанты, сгрудившись у барной стойки, опасливо наблюдали за его эволюциями.
Барро покрутился на месте, вернулся к столу и в два глотка допил пиво. Отошел к окну и уставился на улицу.
– Я ж тебе говорил – паб, – сказал Кнехт.
