Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 8
За углом справа от Торби находилось кабаре «Райский порт». Перед ним-то и расстелила свой коврик тетушка, дожидаясь конца представления, когда на улицу повалит клиентура.
Торби огляделся по сторонам и быстрым шагом дошел вдоль стены почти до самого кабаре.
— Тсс! Тетушка!
Гадалка испуганно оглянулась, потом лицо ее приняло равнодушное выражение. Не разжимая губ, но достаточно громко, чтобы он мог ее услышать, она проговорила:
— Беги, сынок! Прячься! Ты что, с ума сошел?
— Тетушка… куда они его упекли?
— Забейся в нору и закрой за собой вход! За твою голову назначена награда!
— Награда? Брось, тетушка, кто станет платить за меня награду? Скажи лучше, где они его держат. Ты знаешь?
— Не держат они его!
— «Не держат»? Как это?
— Так ты не знаешь? Бедный мальчик! Они его укоротили.
Торби был так потрясен, что потерял дар речи. Хотя Баслим не раз говорил с ним о своей смерти, Торби никогда не воспринимал его слова всерьез. Он даже представить себе не мог, что отец когда-нибудь умрет и покинет его.
Она говорила что-то еще, но Торби не услышал, и ей пришлось повторить:
— Ищейки! Сматывайся!
Торби оглянулся. Да, приближаются двое патрульных. Самое время удирать! Но с одной стороны улица, с другой — глухая стена. И ни одной лазейки, кроме дверей в кабаре… Если он шмыгнет туда в таком наряде, прислуга просто кликнет патруль.
Но другого выхода не было. Торби повернулся к полицейским спиной и вошел в узкое фойе кабаре. Там никого не оказалось. На сцене шло последнее действие, и даже лоточников не было видно. Рядом стояла стремянка, а на ней висел ящик с прозрачными буквами, которые вывешивались снаружи для оповещения об очередном представлении. Торби посмотрел на них, и его осенила идея, которая преисполнила бы сердце Баслима гордостью за своего питомца. Схватив ящик и стремянку, Торби выскользнул на улицу.
Полицейские приближались, но Торби, не обращая на них ни малейшего внимания, приладил стремянку под небольшим светящимся табло над входом и полез наверх, держась спиной к патрульным. Его туловище было ярко освещено, но лицо и плечи скрывались в тени над верхней строчкой афиши. Он начал методично снимать буквы, из которых было составлено имя звезды нынешнего представления.
Двое полицейских подошли вплотную и остановились прямо под ним. Торби постарался унять охватившую его дрожь и продолжал трудиться с размеренностью батрака, выполняющего осточертевшую ему работу. Снизу послышался голос тетушки:
— Добрый вечер, сержант!
— Привет, тетушка. Какие байки сегодня травим?
— А вот какие: вижу в будущем твоем прелестную юную деву, руки ее прекрасны, как птицы. Дай мне ладонь, может быть, я прочту там ее имя.
— А что скажет моя жена, не знаешь? Нет, сегодня мне не до болтовни, тетушка, — сержант посмотрел на мальчика, меняющего вывеску, и потер подбородок. — Мы ловим отродье старого Баслима. Ты его не видела? — Он еще раз поднял голову, наблюдая за возней наверху, и его зрачки слегка расширились.
— Сидела бы я тут, собирая сплетни, если б видела его?
— Ммм… — полицейский повернулся к напарнику, — Рой, пошарь-ка в заведении у Туза и не забудь про сортир. А я понаблюдаю за улицей.
— Есть, сержант!
Напарник ушел, и старший полицейский вновь повернулся к предсказательнице.
— Плохи дела, тетушка… Кто бы мог подумать, что Баслим, этот калека, станет шпионить против Саргона?
— И в самом деле, кто? — она наклонилась вперед. — А правда ли, что он умер от страха прежде, чем его укоротили?
— У него был припасен яд. Видимо, он заранее знал, что ему грозит. Из каморки его вытаскивали уже умирающим. Капитан был в ярости.
— Зачем его укорачивали, если он уже помер?
— Ну, ну, ты же знаешь, тетушка: закон надо блюсти. Вот его и укоротили, хотя мне это не по нутру. — Сержант вздохнул. — Все это очень печально, тетушка. Как подумаю о несчастном парнишке, которого этот старый мошенник впутал в свои грязные делишки… А теперь комендант и капитан жаждут получить от парня ответы на вопросы, на которые так и не ответил старик.
— Какая им от него польза?
— Да никакой, естественно, — сержант поковырял землю концом дубинки. — Но на месте этого парня, зная, что старик уже мертв, и не зная ответов на некоторые заковыристые вопросы, я уже был бы ой как далеко отсюда. Нашел бы какую-нибудь ферму, хозяин которой не интересуется городскими делами и нуждается в дешевой рабочей силе. Но поскольку я не он, то задержу мальчишку, если он мне попадется, и отведу его на допрос к капитану.
— Скорее всего, он сейчас забился где-нибудь в бобовые грядки и трясется от страха.
— Возможно. Но это все же лучше, чем расхаживать по городу в укороченном виде, — сержант еще раз осмотрел улицу и крикнул: — Ладно, Рой! Чего ты там застрял? — Прежде чем уйти, он еще раз взглянул на Торби. — Ну, пока, тетушка. Если увидишь его, кликни нас.
— Разумеется. Хайль Саргон!
— Хайль, Хайль…
Полицейский медленно пошел прочь, а Торби продолжал делать вид, будто работает. Он изо всех сил пытался унять нервную дрожь. Из кабаре повалил народ, и тетушка заголосила, суля счастье, удачу и милости фортуны всего лишь за несколько монет. Торби уже собрался спуститься вниз, поставить стремянку в фойе и смыться, когда в его лодыжку вцепилась чья-то рука.
— Что ты здесь делаешь?
Торби похолодел, но тотчас же сообразил, что это всего лишь управляющий, разгневанный тем, что его вывеску разобрали по буквам. Не опуская головы, Торби проговорил:
— А что случилось? Вы мне сами заплатили, чтобы я снял эту афишу.
— Я? Заплатил тебе?
— Ну конечно. Вы сказали мне… — Торби скосил глаза вниз и притворился изумленным и смущенным. — Ой, это были не вы!
— Еще бы! А ну, слезай!
— Не могу! Вы держите меня за ногу!
Человек отпустил Торби и отступил на шаг, чтобы мальчик мог спуститься.
— Не знаю, какой идиот велел тебе… — Увидев попавшее в луч света лицо мальчика, он запнулся и закричал: — Да это же сын того самого нищего!
Торби метнулся в сторону, увернувшись от едва не схватившей его руки. Он лавировал между прохожими, а вслед ему несся вопль:
— Патруль! Патруль! Патруль!
Потом он снова оказался в темном дворе и, подгоняемый адреналином в крови, взлетел вверх по водосточной трубе, словно по ровной дороге. Он остановился, лишь преодолев добрую дюжину крыш, уселся возле дымохода и, переведя дух, попытался собраться с мыслями.
Итак, отец мертв. Невозможное случилось. Старый Подди не стал бы говорить, не знай он наверняка. И голова отца в эту минуту торчит на колу возле пилона вместе с головами других бедолаг! На миг представив себе это ужасное зрелище, Торби сжался в комочек и разрыдался.
