Максим Курочкин - Аниськин и шантажист
– Чем она смывается? – махнул рукой на Печного Костя, – одеколоном?
– Вряд ли, – покачал головой Кирилл.
– А хлоркой? Или кислотой уксусной?
– Смывается, – весело кивнул головой брат, – вместе с кожей. Может, тебе больничный взять?
– Ага. А в больничном что писать? Юношеские прыщи зеленого колору? Чтобы все село потешалось над участковым в крапинку? Это тебе не город. Здесь такие вещи помнятся долго, обрастают подробностями и переходят из поколения в поколение. Слушай, а может не очень заметно? – попытался обмануть сам себя Костя.
– Очень, – отрубил по живому Кирилл.
– Вот гадость, – выругался Костя.
– И вовсе не гадость, – раздался голос с печи, – зеленка – супер, трофейная. Для себя берег. Самым дорогим пожертвовал и за доброту свою поплатился.
– Слушай, – перебил ворчание деда Кирилл, – а что, если пару дней я поработаю за тебя? Начальство, смотрю, не большо жалует вас проверками, работа не очень сложная, если кто начнет задавать вопросы, скажусь стажером. Давай сделаем так: ты будешь как бы руководить из центра, а я бегать по поручениям.
– А если случится что-нибудь серьезное?
– Ну уж тогда не обессудь, – развел руками Кирилл, – явишься перед народом во всей своей неземной красоте.
– Или чудовищном обличии, – вздохнул Костя.
В душе он понимал, что идея брата – наиболее удачный выход из положения, но не был уверен относительно правомерности этой замены. Что говорится по этому поводу в уставе? В Конституции? В КЗОТе?
Спустя час, из дома Комарова вышел сам Комаров. Но он был не совсем Комаровым. Несколько малозначительных признаков отличало его от но-пасаранского участкового. В частности – имя, прописка и некоторые нюансы во внешности. Один игрок выбыл, другой вышел ему на замену.
* * *Синий зимний рассвет сельской местности нисколько не походил на рассвет городской. Кирилл шагал по направлению к отделению милиции и просто, бесхитростно и откровенно удивлялся. Как-то в начальной школе, на уроке природоведения они проходили краски времен года.
– Какие цвета у осени? – спрашивала учительница.
– Лиловый, золотой, багряный, – выпалила отличница Людочка.
– Правильно! – обрадовалась учительница, – молодец, вспомнила стихотворение. А у лета?
– Зеленый, – завопил обрадованный класс.
– Тише, тише, – поморщилась учительница. – Не забывайте поднимать руки. Ну а у зимы? Какой цвет доминирует над другими зимой?
Тогда они вместе с Костей синхронно подняли руки, но учительница спросила именно Костю.
– Белый и голубой, – уверено сказал мальчик.
– Белый? – удивилась учительница, – ты на улицу часто выходишь? Посмотри в окно, Костя Комаров.
Тогда брат посмотрел в окно и упрямо повторил:
– Белый.
– Скажи ты, Кирилл, – потребовала наставница.
Кирилл уже понял, какой должен быть ответ и уверено дал полный, как его учили, ответ:
– Зимой на улице доминирует черный и серый цвета.
– Правильно, садитесь оба.
Кирилл тогда гордо сел на свое место, но когда посмотрел на Костю, радость тотчас растворилась в пахнущем мелом и неприятностями школьном воздухе. Костя сидел нахохлившись, закусив губу. В глазах его стояли готовые вот-вот предательски пролиться слезы.
– Не надо жить красивыми картинками из книжек и журналов,
– бросила взгляд на Комаровых учительница, – надо воспринимать жизнь такой, какая она есть – без прикрас и лишнего романтизма. Может, где-то и лежит белоснежный блестящий снег всю зиму, но не у нас. В городе он полежит денек, а потом или растает, или станет грязным и серым.
Сейчас Кирилл мог воочию убедиться в былой правоте брата. Белоснежное село лежало перед ним. Белыми были дома, белыми были деревья, белой была дорога. Правда, белизна эта воспринималась как бы через призму темного неба, которое прикрывало всю эту роскошь целомудренным синим прозрачным покровом, но синева эта не портила белизны. Она даже придавала ей некоторую загадочность, таинственность, наполняла едва уловимой чувственностью.
«Снег хрустит», – обрадовался Кирилл. Снег действительно сердито и жалобно повизгивал у него под ногами, как будто предчувствовал скорое наступление весны, а с ней – свою кончину. И – странно – визг под правой ногой был на полтона ниже, чем под левой. А вот к этому визгу прибавился другой – какой-то свистящий, стремительный, ровный. И как достойное завершение квартета – дробное барабанное свирепое повизгивание.
Кирилл оглянулся – ничего себе! Прямо на него неслась самая настоящая лошадь! С дугой, хомутом, вожжами и телегой, нет не телегой, санями. Стыдно признаться, но Кирилл в первый раз видел настоящую, запряженную в сани лошадь. На мгновение ему показалось, что какая-то неведомая сила перенесла его в прошлое, лет так на сто назад.
– Э-ге-гей, – сорвал он с головы шапку и замахал вслед только что проскользнувшим мимо саням.
Пассажир, видимо, служивший по совместительству кучером, оглянулся и резко дернул за поводья.
– Здравствуйте, – вежливо снял шапку он, как только Кирилл приблизился к нему, – что-нибудь случилось?
– Нет, – Кириллу уже стыдно было за свою мальчишескую выходку. Чтобы хоть как-то оправдать непредвиденную задержку транспорта, он поинтересовался: – Подскажите, где здесь местное отделение милиции? Мне очень надо.
Мужик глуповато похлопал ресницами, внимательно посмотрел Кириллу в глаза и ответил:
– Дык, как всегда, тама. Вчера еще было. Аль перенесли?
– «Тама» – это в каком направлении? – не терял терпения Кирилл. В конце-концов он сам виноват: раскричался, как подросток! Разве может быть к нему серьезное отношение со стороны сельчанина?
– Тама, – махнул рукой человек.
– То есть я иду в правильном направлении? – в последний раз уточнил Кирилл.
На этот вопрос грубиян вообще не ответил. Он только звонко рыгнул, простонал: «Ну чего привязались? Отработаю я эту курицу, отработаю. Деньги я уже Рыбьему Глазу отправил, а кару хоть сегодня выполню. Цепляются! Сколько можно душу тиранить?», стегнул ни в чем не повинную лошадь и растворился в прозрачных утренних сумерках.
Кирилл пожал плечами и пошел дальше. Странный возница не испортил очарования утра. Он даже добавил ему немного таинственности и сказочности, будто это не простой но-пасаранец проехал мимо него, а сам леший или даже Морозко или какой-нибудь Трескунец.
Нереальность происходящего дополнила маленькая, красивая и, видимо, породистая собачка. Насколько Кирилл разбирался в породах, это была самая настоящая голубая французская болонка. Болонка, тоненько повизгивая, неслась по улице. Откуда взялось такое сокровище в зимней деревне, да еще без сопровождения, было загадкой.
