Пол Ди Филиппо - Странные занятия
Глядя в открытое лицо Эрлконига с широким белым африканским носом и прозрачными бровями, Хонимен старался отыскать в нем признаки двуличности, но безуспешно. Нетсуки тем временем молча взяла со стойки салфетку и стала складывать из нее журавлика-оригами. Хонимен попытался обидеться на Эрлконига за то, что тот увел у него девушку, и не смог.
— А провались оно все, — наконец сказал он. — Конечно, приду.
— Замечательно, молекулка. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. И, наверное, вложишься как-нибудь…
— Нет проблем. Приготовлю несколько тарелок.
— Меня не сандвичи интересуют, Рори. С кормежкой у нас все более или менее на мази. Но нам нужно еще кое-что прикупить, а казна у нас… м-м… пуста.
— Ты же знаешь, что я на мели, Эрл.
Эрлкониг широко улыбнулся:
— Вот тут ты, молекулка, ошибаешься. Тебе надо только выписать еще пару-тройку спондуликсов, какие ты даешь Нерфболлу.
Тут Хонимена осенило. У Нерфа никогда не хватило бы ни мозгов, ни инициативы проталкивать спондуликсы в маcсы. Наверняка все это дело рук Эрлконига. Малый хитер. Хонимен всегда знал, что у него изобретательности на троих хватит, но это было уж слишком. Так двулично извлекать выгоду из затруднений друга…
— Ты меня мое будущее просишь заложить, Эрл. Каждый спондуликс, который я выписываю, все равно что заем у потенциальной прибыли, какой бы скудной она ни была.
Эрлкониг посерьезнел:
— Нет, приятель, ты не прав. Это просто — худший исход, но ведь все спондуликсы к тебе никогда не вернутся. Большинство будут просто ходить в обращении вечно. Положись на мое слово, уж я-то знаю. Это деньги из воздуха, Рори. Как если бы у тебя во дворе росло денежное дерево. Нужно просто преодолеть свой страх и плыть по течению.
Хонимену так хотелось верить! Тогда все стало бы намного проще.
— Ты правда так думаешь?
— Молекулка! Я знаю наверняка!
Тут Нетсуки закончила свою бумажную птичку. Раскрыв ладони, она подбросила ее вверх, как фокусник, выпускающий голубку. Журавлик-оригами несколько раз взмахнул крыльями и скользнул вниз, чтобы приземлиться на стойку перед Хонименом, где тут же превратился в измятую салфетку.
Нетсуки молчала. Мужчины поглядели на нее, снова друг на друга.
— Хотелось бы мне знать, как она это делает, — сказал Эрлкониг.
— И мне тоже, — согласился Хонимен, а потом: — Гори оно все синим пламенем, вот ваш спондуликс.
Вытащив еще одну волшебную салфетку, он выписал спондуликс самого крупного до сих пор достоинства: пятьсот сандвичей.
— Спасибо, молекулка, — сказал Эрлкониг, убирая чек в карман рубашки. Они с Нетсуки повернулись уходить.
— Эй, а где вечеринка?
— Ах да, мы собираемся в парке Стивенсоновского. Через неделю. До скорого.
И на том они ушли, оставив Хонимена недоуменно качать головой по поводу храбрости их затеи. Стивенсоновский технологический институт стоял на эффектной скале над рекой, оттуда открывался роскошный вид на ночной Манхэттен. Та еще будет гулянка.
И когда прибыл разносчик из пекарни, Хонимен уже без задних мыслей уговорил его взять в качестве платы спондуликс.
4
Над Синатрой
Игрушечная летающая тарелка пролетела так низко над головой Хонимена, что едва не сбила с него бейсболку. Из сгустившихся теней под большим вязом слева раздался голос Кожи:
— Прости, Рори!
Справа эхом добавила Клепки:
— Да, прости Хонимен.
— Все в порядке, девочки, — ответил Хонимен и тут же пригнулся и короткими перебежками бросился прочь, чтобы улизнуть от неизбежного залпа галькой и словесных поношений, которые действительно вскоре последовали.
— Скотина!
— Не смей нас так называть!
Укрывшись в дверном проеме, Хонимен выпрямился и задумчиво запустил пальцы в ржавую бороду. Ну и зачем он разозлил Кожу-с-Клепками? Обычно он изо всех сил старался быть с ними подобрее, поскольку не питал решительно никаких предубеждений против любой сексуальной ориентации. А вот теперь намеренно — ну, почти намеренно — начал вечер с того, что кого-то оскорбил. Наверное, рассудил он, причиной тому его собственное расстройство — оно ведь причина злобы у большинства людей.
За последнюю неделю Хонимен творил и тратил спондуликсы с невоздержанностью, граничащей с опьянением. Наплевательское отношение Эрлконига заразило его (и Хонимен позволил себя заразить), и он слепо нырнул в омут затянутого ряской прудика монетарной безответственности. В результате все его долги были погашены. Местные поставщики поначалу сомневались и осторожничали, но под конец согласились принять его новый метод платежа — за неимением лучшего. Сэкономив на сем валюту США, Хонимен расплатился с такими организациями, как электрическая компания, которая ни за что (в этом он был уверен) спондуликсы не признала бы.
И спондуликсов, как предвещал Эрлкониг, к нему возвращалось гораздо меньше, чем выходило из его рук, а это давало определенный приток денег. Хонимен понятия не имел, куда девались недостающие спондуликсы. Возможно, забытые в карманах джинсов, они попадали в стиральную машину и, прокрутившись там два-три раза, превращались в волокнистые комья. Он всем сердцем на это надеялся.
С исчезновением финансовых обязательств у Хонимена должно было полегчать на душе. Ему бы сейчас чувствовать себя королем горы. А он все больше погружался в уныние.
Несмотря на свой поступок во время Олимпиады два десятилетия назад, Хонимен никогда не считал себя бунтарем. Ему всегда хотелось малого: обрести свою скромную нишу, умеренный доход, пару-тройку простых радостей. Верно, когда-то он мечтал показывать свое умение нырять (будьте соло или верхом) под радостные овации публики, но даже эти его скромные амбиции судьба пресекла — дважды. Теперь он хотел лишь спокойного, созерцательного существования.
А вместо этого он, оказывается, нарушает Конституцию, Биль о правах и бог знает что еще, создав и пустив в обращение поддельную валюту, которая стала непрямым конкурентом всемогущему американскому доллару. Он затруднился бы назвать свое преступление (знал только, что это не изготовление фальшивых денег), но был уверен, что это преступление, да к тому же самое гнусное. Можно плюнуть в лицо олимпийской сборной США и не ожидать в наказание ничего страшнее воинской повестки. Но красть, по сути, деньги из казначейства США, чтобы утвердить себя — наравне с правительством — каким-то там сувереном? Хонимен и представить себе не мог, какое наказание сочтет достаточно драконовским разъяренная бюрократия.
