Филип Фармер - Многоярусный мир: Создатель Вселенных. Врата мироздания. Личный космос. За стенами Терры.
Он подумал, что сейчас, должно быть, полночь. Если гворлы куда-то увозят Хрисеиду, то могут проплыть немалое расстояние по морю. Если ее пытали, она могла умереть. Он надеялся, что девушка умерла, если ее искалечили.
Внезапно, он почувствовал, что веревка у него на шее дернулась. Петля затянулась, но не настолько, чтобы удушить, и его вытянули вверх по шахте. Он выгнул шею, пытаясь разглядеть, кто же его вытаскивает, но взгляд не мог проникнуть сквозь темноту шахты.
Затем его голова пробила паутину гравитации — словно поверхностное натяжение воды, — и его вытащили из бездны. Большие сильные руки обхватили его, прижали к твердой, теплой волосатой груди. В лицо ему выдохнули винным перегаром. Существо стиснуло его покрепче и начало дюйм за дюймом подниматься по шахте. Мех скреб по скале, когда существо отталкивалось ногами. Его поддергивали, и тогда ноги поднимались и обретали новую опору, за чем следовало новое поддергивание и новый рывок вверх.
— Ипсевас? — спросил Вольф.
— Ипсевас, — ответил зебрилла. — А теперь не разговаривай. Я должен поберечь дыхание. Это не легко.
Вольф подчинился, хотя ему было трудно не расспрашивать о Хрисеиде.
Когда они достигли верха шахты, Ипсевас снял веревку с шеи и бросил Вольфа на пол пещеры.
Теперь Роберт осмелился спросить:
— Где Хрисеида?
Ипсевас присел на полу пещеры, перевернул Вольфа и принялся развязывать узлы вокруг запястий. Он тяжело дышал после путешествия по шахте, но ответил:
— Гворлы взяли ее с собой в большую долбленку и поплыли через море к горе. Она крикнула мне, умоляя помочь. Потом гворл ударил ее, и она, я полагаю, потеряла сознание. Я сидел там, пьяный, как Властелин, сам наполовину без сознания от орехового сока, хорошо проведя время с Автоноей — знаешь, аковилой с длинным языком. Прежде чем Хрисеиду оглушили, она крикнула, что ты висишь из Дыры в Дне Мира. Я не понял, о чем она говорила, потому что давно уже здесь не бывал. Насколько давно — мне не хочется говорить. Собственно, я просто не помню. Теперь уже все, знаешь ли, в довольно густом тумане.
— Нет, не знаю, — сказал Вольф. Он поднялся и растер запястья. — Боюсь, что если останусь здесь, то тоже могу кончить в алкогольном тумане.
— Я думал пойти к ней, — продолжал свой рассказ Ипсевас, — но гворлы замахали на меня длинными ножами и сказали, что убьют меня. Я смотрел, как они вытаскивают из кустов свою лодку, и примерно тогда решил: какого черта, если они убьют меня, так что? Я не собирался спускать им угроз или похищения бедной маленькой Хрисеиды, один Властелин знает, куда. В былые дни мы с Хрисеидой были друзьями, знаешь, в Троаде, хотя здесь мы какое-то время имели мало общего. Думаю, долгое время. В любом случае, я вдруг возжаждал настоящего приключения, какого-то истинного волнения, и мне были ненавистны эти чудовищные бугристые твари. Я побежал к ним, но они к тому времени спустили лодку с Хрисеидой на воду. Я огляделся в поисках гистоихтиса, надеясь, что смогу протаранить их лодку. Как только я опрокину их в воду, они будут у меня в руках, хоть с ножами, хоть без. То, как они вели себя в лодке, показывало, что на море они чувствуют себя неуверенно. Я даже сомневаюсь, что они умеют плавать.
— Я тоже в этом сомневаюсь, — согласился Вольф.
— Но в пределах досягаемости не нашлось ни одного гистоихтиса, а ветер уносил лодку: у нее был большой треугольный парус. Я вернулся к Автаное и выпил еще. Я мог бы забыть о тебе точно так же, как пытался забыть о Хрисеиде. Я думал о том, что ей придется худо, и не мог вынести мысли об этом, и поэтому хотел упиться до забытья. Но Автаноя — благослови Властелин ее пьяный мозг — напомнила мне о том, что Хрисеида сказала о тебе. Я быстро протрезвел и немного осмотрелся, потому что не мог вспомнить, где именно находились карнизы, ведущие в пещеру. Я чуть было не принялся снова пить, но что-то продолжало мучить меня. Может быть, я хотел совершить хоть одно доброе дело в этой вечности ничегонеделанья.
— Если бы ты не пришел, я висел бы там, пока не умер от жажды. А теперь у Хрисеиды есть шанс, если я смогу ее отыскать. Я отправлюсь за ней. Хочешь пойти со мной?
Вольф ожидал, что Ипсевас скажет «да», но не думал, что тот сохранит свою решимость, и путешествие через море станет реальностью. Однако Вольфа ждал сюрприз.
Зебрилла сплавал, ухватился за выступ раковины проплывавшего мимо гистоихтиса и перебросил себя на спину этого существа. Он привел его к берегу, нажимая на крупные нервные пятна — темно-пурпурные кляксы, видимые на открытой коже как раз за конусовидной раковиной.
Вольф под руководством Ипсеваса сохранял давление на пятно, чтобы удержать рыбу-парус — ибо таков был буквальный перевод гистоихтис — на пляже.
Зебрилла собрал несколько охапок плодов, орехов и большую коллекцию пунш-орехов.
— Нам надо будет есть и пить, особенно пить, — проворчал Ипсевас. — Путь через океаны к подножию горы может быть долгим. Я точно не помню.
Спустя несколько минут после того, как припасы были уложены в одно из естественных вместилищ на раковине рыбы-паруса, они отплыли. Тонкий парус поймал ветер, и огромный моллюск заглотнул в рот воду и выбросил ее через мускульный клапан сзади.
— У гворлов есть преимущество, — сказал Ипсевас, — но они не могут тягаться с нами в скорости. Они попадут на другую сторону не намного раньше нас.
Он расколол пунш-орех и предложил Вольфу выпить. Роберт согласился. Он был опустошен, но нервы оставались натянутыми, как струны. Вольф нуждался в чем-то таком, что оглушит его и позволит уснуть. Изгиб раковины создавал нишу, куда он мог заползти. Вольф лежал, прижавшись к излучавшей тепло голой коже рыбы-паруса. Засыпая, он видел Ипсеваса, согнувшегося у нервных пятен. Зебрилла поднимал над головой еще один пуншорех и выливал его содержимое в свой огромный рот.
Проснувшись, Вольф обнаружил, что солнце выходит из-за изгиба горы. Полная луна — она всегда была полная, так как тень планеты на нее никогда не падала, — ускользала за гору.
Отдохнувший, но проголодавшийся, он съел кое-что из плодов и богатых белком орехов. Ипсевас показал ему, как можно разнообразить свою диету «кровавыми ягодами». Это были сверкавшие шарики, росшие гроздьями на кончиках мясистых стеблей, произраставших из раковины. Каждый был не меньше бейсбольного мяча и имел тонкую кожицу. Масса внутри ягод напоминала сырое мясо с супом из креветок.
— Созрев, они отваливаются, и большая часть их достается рыбам, — сказал Ипсевас, — но некоторые доплывают до пляжа. Вкуснее всего, когда срываешь их прямо со стебля.
Вольф, пригнувшись рядом с Ипсевасом, сказал с набитым ртом:
