Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости
Когда он снова увидел свое лицо, то не смог удержаться от крика. Не потому, что оно стало другим или, вернее, не только потому. Его заставило закричать именно то, что оно было узнаваемо, – прежде всего это. Если бы его лицо изменилось настолько, что он не смог бы признать его своим, то все, наверное, воспринялось бы иначе. Но в том и был весь ужас: изменения коснулись того, что ему было знакомо, – его собственное лицо, которое за все годы жизни он знал и изучил больше и лучше, чем что-либо другое. Оно состарилось. Так, будто за одну ночь он повзрослел лет на двадцать пять или тридцать. Примерно вот так он мог бы выглядеть в пятьдесят пять-шестьдесят, имея уже научившихся хулиганить внуков.
Однако оно не просто постарело – оно стало… Несколько минут Герман с ужасом рассматривал свое лицо в зеркальце (в этом присутствовала даже некоторая доля злой иронии: в маленьком прямоугольнике он мог видеть только небольшую часть лица – отдельно глаза, или рот, или скулу… потом все это приходилось складывать в воображении в одну картину, как увлекательную мозаику на досуге). Затем Герман начал ощупывать его рукой; сначала одной, потом двумя одновременно. Ладони скользили по одрябшей потускневшей коже, задерживаясь в тех местах, где попадались особенно глубокие и неестественно рельефные морщины. Он осторожно касался набухших под глазами мешков, будто боялся, что от неосторожного движения они могут лопнуть, и по его щекам растечется что-то мерзкое и липкое.
И еще седина. Ее было много: почти все волосы на голове стали белыми, как у Барби-блондинки; седина тронула даже щетину, отросшую за двое последних суток.
Это лицо было ужасно, не просто старым – в нем проступало что-то отвратительное, вызывающее тошноту, что-то, поднимающееся откуда-то из глубины. Так мог бы выглядеть очень неудачно загримированный под старика молодой человек, вот на что это было похоже.
Всю дорогу Герман невольно поглядывал на свои руки. Конечно, теперь он замечал разницу. Они, как и прежде, держали руль привычной хваткой – вверху, близко одна к другой, – но они не были теми же самыми. Они были испачканы в дороге, однако никакая грязь не могла этого скрыть.
«Они не были грязными, Герман, они не были настолько грязными, чтобы ты не заметил этого еще утром. Ты просто НЕ ХОТЕЛ этого замечать!»
* * *Да, за секунду до его провала в забытье минувшей ночью, Герман успел подумать, что его вирус может оказаться не обычным видом СПИДа. Какой-нибудь новой «модификацией», усовершенствованной мутациями или чем-то другим из того же разряда. Старый «добрый» ВИЧ не мог заявить о себе подобным образом, и если Герман уже заболел, – не мог прогрессировать с такой скоростью! И потом, Герман никогда раньше не слышал и не читал о том, чтобы этот вирус заставлял больных стареть. Конечно, любой, переносящий тяжелую и неизлечимую болезнь человек, может сдавать прямо на глазах, – но не так!
Это определенно было похоже на какую-то чудовищную мутацию. Загрязнение окружающей среды химическими промышленностью, ядерные испытания, радиоактивные осадки, Чернобыль… да и кто знает, сколько всего могло вызвать такие изменения в этом чертовом вирусе! И не только в нем, ведь почти каждый год яйцеголовые с удивлением обнаруживают все новые виды таких давних друзей человечества, как гепатит или даже грипп! А может, они и сами помогают появляться на свет божий этим новым вирусам в своих чертовых лабораториях.
Господи, – Герман отер стекающий на глаза пот, – неужели мне достался один из тех ужасных мутантов?.. Вирусы – это ведь даже не совсем живая материя, – вспомнил он из давнего, как Потоп, курса биологии. Выходит, у него какая-то мгновенно протекающая форма «нового» СПИДа, который способен убить его буквально за один день… в лучшем случае, за два… Господи!
Герман опять начал поддаваться растущей в нем панике.
Не заезжая домой, прямиком ворваться в первую попавшуюся клинику с криками о помощи? Или вернуться домой и уже оттуда вызвать «скорую», а потом объяснить ребятам, что он стал старше в два раза за одну ночь? Размахивать перед ними паспортом, как сигнальным флагом, доказывать, устроить торжественный просмотр фотографий? Что еще, черт возьми?! Пока истина начнет доходить хотя бы до одного человека, ему давно уже будет забронировано комфортабельное место на полке в морге!
Нет, он лучше примет неизбежное, находясь в собственном доме. И…
«А если это вообще НЕ ВИЧ? Ты об этом думал? Если проверочный тест ошибочно принял нечто, пробудившееся в тебе этой ночью, за вирус СПИДа? Но, на самом деле, это… разве ты не подумал об этом почти сразу, когда увидел свои руки? – сначала рвота, затем тот мучительный припадок, а под конец – эти, словно отмоченные в горячей воде, руки? Разве нет? Ты думал об этом. И тебя это испугало».
Герман снял одну руку с рулевого колеса и уже в который раз провел ладонью по правой половине лица. Потом резко одернул ее и вцепился пальцами в правое бедро.
* * *Он остановил «BMW» перед въездом на стоянку, которая находилась в нескольких минутах ходьбы от его дома. Ворота стоянки были открыты, но стальная цепь, исполнявшая роль импровизированного шлагбаума, осталась натянутой поперек дороги, загораживая въезд. Герман посигналил; и тут же пожалел об этом.
Тяжелые потрясения способны влиять на людей по-разному. Иногда они могут заставить целиком поменять взгляды на самые главные в жизни вещи, изменить привычки, мышление и даже характер. Но никакое, самое ужасное потрясение не в силах вынудить человека перестать следовать повседневным мелочам. Лежащий на смертном одре часто просит закрыть дверь, чтобы не сквозило, или проверить оплачен ли последний телефонный счет; он отдает последние распоряжения и почти всегда – это какая-нибудь мелочь.
У Германа не возникло даже намека на мысль бросить машину где-нибудь на улице или просто оставить у своего дома. Накрепко зацементированная в сознании необходимость следовать привычным мелочам привела его к воротам стоянки.
Любой из трех, работавших посменно сторожей обычно узнавали «BMW» Германа еще издалека и приветственно махали рукой. Когда машина просигналила, на дальнем конце стоянки появилась фигурка человека, в котором Герман узнал Севу – отставного военного, получавшего за работу на стоянке некоторое дополнение к своей пенсии. Тот помахал рукой и направился к воротам.
Герман чертыхнулся, что вовремя не сообразил выбрать другую стоянку для «BMW». Сева мог его узнать и…
Он не стал представлять, что могло из всего этого получиться. Пока тот шел к сторожке у ворот, чтобы опустить цепь, Герман быстро открыл бардачок, молясь о везении. К счастью, большие темные очки оказались на месте; на полке перед задним стеклом он взял валявшуюся с давних времен джинсовую кепку. Все это Герман водрузил себе на голову и мельком глянул в водительское зеркальце: в немного пасмурный день такой прикид выглядел странновато, но что возьмешь со старого чудака, который просто еще не понял, что лето закончилось на прошлой неделе.
