День очищения (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич
— А можно… поговорить с вами?
— Со мной? Мать попросила?
— Нет, я сам, — смутился он, — она не знает. Вы не расскажете ей?
— Если она не спросит, — ответил я честно. — Ты слишком мал, чтобы вступать с тобой в тайные заговоры.
— Хорошо, — сказал парнишка, подумав, — но только если спросит, ладно? Она мне не запрещала, но мне кажется, была бы недовольна, что я говорю с вами без неё.
— Почему?
— Она вас… очень уважает. Часто говорит, что вы хороший человек. Надёжный. Что на вас можно положиться, не то, что на других.
Люди воспринимают меня очень странно и почти всегда ошибаются. Но я не стал спорить, а молча кивнул, подтверждая готовность выслушать.
— Поэтому я решил, что спрошу у вас сам, раз мама не хочет.
— Спроси.
— Скажите, правда, что мы все умрём?
— Люди смертны. Один из видовых признаков. Если что-то не умирает, это не человек.
— Нет, я не об этом, простите, я неправильно спросил. Мне сказали, что нас убьют.
— Кого «вас»?
— Чужаков. Не местных. Приезжих. Меня и маму.
— Кто сказал?
— Многие. Ребята обсуждали после школы. Соседи говорили, я слышал через забор. А сыновья мусорщика так прямо и сказали: «Свалите до праздника. Ты и мамаша твоя. Мы против вас ничего не имеем, но сделаем то, что нужно. Очищение должно свершиться, и кому, как не мусорщикам, об этом заботиться?»
— Так и сказали?
— Да, у меня память хорошая.
— И что ты хочешь от меня?
— Скажите маме, что надо уезжать. Меня она не слушает. Говорит, «глупости». Считает, что её долг доучить детей, а они шепчутся, что «недолго училке нас мучить, отольются кошке мышкины слёзки». Не все, конечно, большинство нормальные, но таких тоже много.
— А почему ты думаешь, что она послушает меня?
— Она… очень хорошо к вам относится, Роберт. Часто о вас говорит. Я думаю, вы ей нравитесь.
— Мне кажется, твоя мама весьма упорная женщина. Боюсь, если она что-то решила, то вряд ли кто-то её переубедит. Даже я.
— Но вы можете хотя бы попробовать.
— Знаешь, что она у меня спросит первым делом?
— Что?
— «А вы, Роберт? Почему вы не уехали? Ведь вы тоже чужой тут…»
— А почему вы не уехали?
— Потому что у меня, как и у твоей мамы, есть важная причина оставаться.
— Какая?
— На этот вопрос я тебе не отвечу.
— Потому что я маленький?
— Потому что тебя это не касается.
— Извините. Так вы ничем нам не поможете?
— Единственное, что я могу сделать, это сообщить твоей маме, что риск действительно есть. Но решение, как поступить, она примет сама. Как взрослая женщина, которая отвечает за себя и тебя.
— А если она ошибётся?
— То получит последствия своих ошибок.
— Это нечестно!
— Только это и честно, пацан.
— Эх, я-то думал, вы хороший… А вы… Вы никакой, вот!
Что ж. Устами, как говорится, младенца.
***
Пастор зашёл в бар, столкнувшись в дверях с расстроенным мальчиком и долго смотрел ему вслед, стоя на пороге. Потом включил улыбку и направился к стойке.
— Полусладкого? — спросил я.
— Может, позже, — отказался он, — я пришёл пригласить вас на наше собрание.
— Когда?
— Прямо сейчас. Все ждут только вас.
— Вы так уверены, что я приду?
— А вы не придёте?
— Зачем бы мне?
— Затем, что ваша миссия требует нашей помощи. Вы не сможете справиться в одиночку, Роберт.
— У меня есть миссия?
— Разумеется, есть.
А этот-то за кого меня принимает?
***
Мероприятие проходит всего в квартале от бара, в большом, заставленном стульями сарае. Никаких религиозных символов в оформлении нет, ассоциаций с церковью не вызывает. Больше похоже на собрание жильцов многоквартирного дома для решения вопроса «скидываться ли на шлагбаум», чем на духовную практику. Впрочем, не мне судить.
Когда я вошёл, разговоры затихли, все повернулись и уставились на меня.
— Я привёл его, — сказал пастор. — Поприветствуйте Инквизитора.
Люди встали и поклонились. Кого-кого?
— Мы собрались, чтобы обсудить то, что должны, — продолжил он. — Вопрос этот простой и одновременно сложный, прошло восемнадцать лет, некоторые из присутствующих слишком молоды, чтобы помнить прошлое Очищение. Мы все люди, людям свойственно колебаться, терять уверенность, совершать ошибки и избегать ответственности. Поэтому сегодня здесь Инквизитор. Мы надеемся на то, что его авторитет укрепит сомневающихся и поддержит павших духом.
— Но разве он сам не чужак? — робко спросил кто-то.
— Инквизитор не принадлежит городу, но он не принадлежит и миру, — назидательно сказал пастор, — к нему не подходят людские мерки, потому что он наделён властью Решения. Не человек, но инструмент Господа, лезвие рассекающее.
Прозвучало глупо и пафосно, но не могу не признать, что в чём-то этот ушлый квакер прав. Ну, кроме Господа, конечно. К нему я никакого отношения не имею.
— Итак, уходя, я просил вас подумать и сформулировать самый важный вопрос. Тот, в котором у вас нет ясности, в котором сомнения, в котором мнения разошлись. Мы не можем надолго отвлекать Инквизитора, поэтому начнём с него. Что нас беспокоит в первую очередь? Кто хочет сказать?
— Я скажу.
Поднялся незнакомый мне мужчина лет пятидесяти… Впрочем, о чём я. Пятидесяти четырёх, разумеется. Без двух дней.
— Мы тут подумали… Некоторые даже пошумели, — он с укоризной посмотрел на сидящих рядом женщин. — И решили, что вопрос на этот раз не в отродьях. С ними всё ясно, они будут очищены. Да, некоторые не готовы признать грех и, так сказать, деятельно покаяться, а многие, наоборот, слишком усердствуют, забывая о том, что мы-то люди. Но так было и в прошлый раз, и в позапрошлый, и всегда. Мы знаем, что с этим делать, и мы сделаем. Поможем, наставим на путь истинный, поддержим и направим руку.
— Тогда в чём проблема? — поощрительно спросил пастор.
— Чужаки, — сказал выступающий. — Не все согласны, что они должны быть очищены. Мнения разделились.
— Из-за чего?
— Мир изменился, — вступила в разговор относительно молодая, то есть, надо полагать, тридцати шести лет от роду, женщина. — Восемнадцать лет назад мы могли обойтись без чужаков. Но сейчас… Наш доктор — чужак. Наша учительница — чужачка. Наш электрик, наш сантехник, наш полицейский… Да что там, в руководстве завода и то чужаки! Очистим их — и что? Ладно, учительница теперь понадобится не скоро, но доктор? Как быть с доктором?
— Вы думаете, мы не слышали этого восемнадцать лет назад? — желчно возразил ей семидесятидвухлетний старик. — Или тридцать шесть, или пятьдесят четыре? Каждый раз одно и то же: «Ах, мир изменился! Ах, как же мы без чужаков!» А вот так! Поте́рпите! Как мы терпели! А потом придут новые. Новый доктор, новый электрик, новый полицейский… А что до Завода — то не наша забота. Директор разберётся, не сомневайтесь. Как разобрались его отец, дед и прадед.
— Что-то он не очень разбирался, пока чужаки не пришли, — сказал незнакомый мужчина в рабочем комбинезоне, — еле концы с концами сводили, вспомните. Склады забиты, сбыта ноль, зарплат на еду не хватает… Директор тогда только речи толкал о терпении и добродетели. А ими семью не накормишь!
— С чужаками завод заработал, факт, — согласился первый оратор, — но это не отменяет Очищения. Оно важнее сиюминутных интересов.
— Покупать еду не сиюминутный интерес, а вполне себе ежедневный!
— Господь управит!
— Детей тоже он накормит? Аки птиц небесных, что не жнут и не сеют?
— Не кощунствуйте!
Собрание начало превращаться в обычный для такого формата дискуссии чаячий базар, но пастор, дав всем прокричаться, вернул его в конструктивное русло: