Север Гансовский - НФ: Альманах научной фантастики. День гнева
Саша отвернулся. Сережа молчал.
— Вот какой грустный конец у этой истории, — сказал Саша. — Ты не горюй, Сержик. Теперь уж ничему не поможешь. А очки я тоже ношу с собой. В нагрудном кармане. Вот здесь.
Он хлопнул себя по груди.
— Они… работают? — тихо спросил Сережа.
— Нет, никогда я не замечал, чтобы они работали. Впрочем, сам понимаешь, я не могу проверить их на людях.
— На плохих можно, — убежденно сказал Сережа.
— И на плохих нельзя. Только когда я встречу тех… я надену очки.
— А что, очки ни разу не стреляли?
— Нет, Сержик, может, они вообще никогда не будут стрелять, может, в них должен смотреть особый человек, как тот геолог, не знаю. Сколько я на кошек и собак ни смотрел, ничего с этой живностью не происходило. У нашего Кабысдоха, по-моему, после выстрела из очков только аппетит прибавился. Жрать стал раза в полтора больше.
— Слушай! — заволновался Сережа. — Нужно показать учителям, ученым, это ж интересная штука!
— Не надо, — жестко сказал Саша, — никому ничего не надо показывать. Сначала я посчитаюсь с отцовыми убийцами, а потом будем показывать.
Они опять замолчали. И было в этом молчании какое-то затаенное кипение.
— Я, Сережа, мечтаю быть прокурором. Большим прокурором. Как, скажем, Руденко. Выступать на международных судах, там, где судят страшных преступников, которых судили, например, на Нюрнбергском процессе. Я мстить хочу, Сережа. Не только за отца, а вообще за всех убитых, замученных. Я вот думаю, поймают тех, кто истязал отца, и что будет? Что? Ну, может, расстрел или там двадцать лет, если найдется какой-то оправдательный повод. Пуля для убийцы? Это что? Мгновенная смерть, почти незаметное избавление от страданий. У нас в лагерях люди мечтали о пуле! На совести у преступников годы, не часы, а годы мучения людей, и мгновенная смерть — в расплату. Годы преступлений — и миг наказания. Тысячи, десятки тысяч часов насилий и зверств — и секунда возмездия. Несправедливо это, Сережа! Наказание должно быть соизмеримо с преступлением! Преступник должен знать, что возмездие — это всего лишь обмен ролями, и чем страшнее мучения жертвы, тем страшнее кара. Подумаешь, приговорили Геринга к виселице!
— Он отравился, — тихо сказал Сережа.
— Да. Это что? Насмешка над всеми павшими по воле этого выродка! Когда я найду отцовых убийц, они у меня пройдут все ступени, которые прошел отец. Три года постоянного страха смерти и три часа нечеловеческих мучений. Они у меня узнают…
Саша говорил отрывисто, взволнованно. Было странно, что белое лицо его даже не порозовело под солнцем.
— Ты не прав, Саша, — тихо сказал Сережа, — мы не фашисты. Мы не можем мучить человека, даже если он большой преступник. А убийцам всегда дорога своя шкура, поэтому смерть для них — самое большое наказание.
— Нет! — Саша отчаянно замотал головой. — Это мы так думаем. И это неправильно. Для того, чтобы скончался Гитлер, пришлось смерти скосить пятьдесят миллионов человек. За одну жизнь сумасшедшего пятьдесят миллионов невинных? Нет, ты это понимаешь, Сережа?
Он повернулся к Сереже, его широко распахнутые, как окна, глаза излучали недоумение и боль.
— Я этого не понимаю, — говорил Саша уже глухо, устало, почти безнадежно, — я думаю, думаю и не понимаю. Но знаю, что если б Гитлер… знаешь, смерть от пули, от цианистого калия для таких убийц все равно что палочка-выручалочка. Нагадил, накровянил, наследил и… на тот свет.
Саша стукнул кулаком по колену. Словно кастаньетами щелкнул, подумал Сережа.
— Теперь понял, почему я хочу выучиться на прокурора?
— Почему? — наивно заметил Сережа.
— Эх ты, детеныш. Я сделаю боль наказания равной боли преступления. Вот тогда убийцы всех мастей и масштабов будут долго чесать затылок, прежде чем решиться на что-либо. Я их…
Внезапно он задохнулся и схватился за виски. Лицо его помертвело.
— Что с тобой?
— Пойдем отсюда, — он медленно приподнялся, — немного перегрелся.
Сережа проводил его домой. Руки у Саши были холодные и липкие, он держался за Сережино плечо, тяжело дышал.
В своей кровати он быстро успокоился и подмигнул Сереже:
— Вот такой я, старик. Не гожусь ни к черту.
— Чего там. Ты еще ничего, — неуверенно отозвался Сережа.
Саша улыбнулся и закрыл глаза. Они молчали.
Вот он, оказывается, какой, Сашка. Что ж, так оно и должно быть. Если человек страдает, он быстро становится взрослым. Вот почему он так зол. И черные очки…
Сережа взглянул на друга. У того по-прежнему веки были опущены, но глаза под ними шевелились, значит, не спит.
— Саша, — тихо сказал Сережа, — дай мне посмотреть в очки.
— Только на меня не смотри, гляди в окно, на солнце, в угол, чтоб блестело, куда хочешь, — улыбнулся он. Это была странная улыбка с закрытыми глазами. Странная и немного жуткая.
Сережа взял очки. Теперь он хорошо рассмотрел их. Диски шлифовались вручную, края их в нескольких местах были отбиты. Сережа приблизил очки к глазам.
— Слушай, а почему они светятся? Это тоже от солнца?
— Нет, они светятся и ночью. И вечером, и утром. Если только не глядеть прямо на солнце. Такое уж у них свойство. Я не знаю, почему они светятся. Свечение остается, даже если закрыть глаза. Попробуй, если хочешь.
— Да, правда! Вот здорово! — воскликнул Сережа, прижимая диски к векам. — Это необыкновенные очки!
— Еще бы! Я часто так… смотрю в них с закрытыми глазами. Похоже, словно смотришь из-под воды на солнце. Правда?
— Да, вроде того, — согласился Сережа, — только ярче. Какие-то маленькие молнии пробегают, и точки, и круги. Вот интересно!
— Ты только не очень увлекайся, — сказал Саша, — а то голова начнет болеть. У меня уже был приступ из-за них.
Повертев еще очки, Сережа спрятал их в шкатулку.
— Когда ты выйдешь?
— Не знаю. Думаю, к майским праздникам. Ты уже пошел? Передавай привет своему Юрке.
— Ладно.
Маленькая трибуна и маленькая площадь перед нею были заполнены народом. Шествие праздничных колонн еще не началось, знамена и транспаранты лениво покачивались, люди громко говорили, пели песни, смеялись. Школьники в ожидании парада бродили по улице, выходящей на площадь.
Сережу кто-то дернул за рукав. Он резко обернулся.
— А, это ты, Юрко? Чего тебе?
У Юрки был загадочный вид.
— Слухай, пошли отсюда, погуляем. Нас пропустят часа через два, не раньше.
— Идет.
Шли молча. Сначала вверх по Главной улице, затем у ресторана “Бристоль” повернули направо и вышли на валы.
— Куда мы идем?
— К Генчику в гости.
— Я не хочу! — Сережа остановился.
— Ну что ты? — горячо заговорил Юрка. — Генчика нет дома, он на демонстрацию пошел. Я видел, он на мотоцикле к школе подъезжал. Хозяева тоже, наверное, пошли посмотреть, так что…
— А тот? Бандит с усами? Ты же сам говорил, что видел у него автомат, когда подглядывал из шкафа. Загудим к нему прямо в лапы. Пристрелит, как щенят.
— Брось ты! Этого бандита там уже давно нет. Я думаю, он не имеет никакого отношения к нашему Генчику. Он, должно быть, приходил к хозяевам.
— Выгораживаешь ты своего Генчика!
— Не похож Генчик на человека, у которого связь с бандеровцами. У него много знакомых среди военных, даже среди оперативников.
— Генчик ведет двойную игру, — сердито сказал Сережа. — И нашим, и вашим. Хитрый он. А военные тоже, наверное, переодетые бандеровцы. — Ему пришла в голову здравая мысль: — Юрка. А что нам делать в Карловом замке, если там никого нет? За кем следить?
— Э! — махнул Юрка. — Нам не надо следить. Мы стащим ту штуку, что на чердаке, и узнаем, передатчик это или нет.
— Да ты в своем уме? Она полтонны весит, ее с места не сдвинуть!
— Ну-ну, не полтонны, от силы центнер. Но мы ее трогать не будем. Мы вывернем кое-какие детали и покажем специалистам.
— Ерунда это, — сказал Сережа, — я тебе без специалистов скажу, что ничего мы не узнаем. П. устая это затея. Ребячество.
— Ты что, боишься?
Сережа помолчал. Потом тряхнул головой. Знала б мама…
— Ладно, пошли.
В Карлов замок они проникли уже опробованным путем: через пролом в каменной ограде. Юрка заметил возле одного дерева небрежно присыпанный землей труп кошки.
— Смотри, Сережа, это тот кот, что был в прошлый раз.
— Да. Ну и страшилище. Кто мог его так замордовать?
На этот раз они не полезли на веранду, а обошли замок со всех сторон. Все двери были закрыты. Юрка присаживался и осторожно заглядывал в окошки подвала.
— Ну, что?
— Ничего не видно. Дрова да уголь.
Сережа взобрался на дерево и заглянул в окно второго этажа.
— Кто-нибудь есть?
— Ничего. Никого.
Они потоптались перед парадной дверью. Постучали. Позвонили. Снова постучали, снова позвонили. Молчание.
