Теодор Старджон - Рассказы
Ну так вот, возвращаясь к хориокарциноме. Так как пораженные клетки половые, и в придачу раковые, то они делятся и размножаются хаотично, без специальной модели и даже формы. Они образуют бесчисленное количество форм и размеров. По закону средних чисел некоторые из них (а всего количество искаженных клеток астрономическое) так сильно походят на оплодотворенную яйцеклетку, что лично я с трудом бы смог определить разницу между истинной и мнимой. Но организм в целом не так уж разборчив: все, что хотя бы грубо похоже на оплодотворенную яйцеклетку, способно вызвать образование ложной плаценты. Теперь рассмотрим источник этих клеток: с точки зрения физиологии, ткань железы представляет собой множество капилляров и кровеносных сосудов, и каждый из них с готовностью принимает и питает эти мнимые яйцеклетки. Тоненькие стенки капилляров, однако, легче разрываются при этом, и псевдояйцеклетки — конечно, лишь самые лучшие из них, вследствие того, что ткани охотно поддаются им — проникают в капилляры и затем в ток крови.
Имеется единственное место, куда они стремятся, туда, где много кислорода, лимфы, крови и плазмы, то есть в легкие. Легкие тоже с удовольствием принимаются за производства плаценты для питания яйцеклеток. Но для каждого сегмента легкого, занятого выращиванием поддельного плода, имеется более мелкий сегмент, вырабатывающий кислород для крови. В конце концов, легкие отказывают, и наступает смерть от кислородного голодания.
Тут в разговор вступил Рэтберн:
— Много лет хориокарцинома считалась легочным заболеванием, а поражение раком легочных желез — побочным явлением.
— Да, но рак легких… — хотел было возразить Кеог.
— Как вы не понимаете, это же не рак легких. Возможно через некоторое время метастазы могли бы дойти до легких. Но они никогда не успевают. Хориокарцинома убивает быстрее. — При этих словах он постарался не встретиться глазами с девушкой.
— Ну так как же вы лечите его?
Вебер только развел руками, так же, как перед этим Рэтберн, и Кеог неожиданно для себя подумал: «Интересно, учат, что ли, этому жесту в медицинских колледжах?»
— Назначаем болеутоляющие. Орхидэктомия могла бы немного продлить жизнь, так как при этом устраняется приток раковых клеток в кровь. Но это не спасет его. Обычно к тому времени, как появляются первые симптомы, уже начинаются метастазы. Рак становится общим. Возможно, что смерть от поражения легких — это избавление Божье.
— Что такое орхидэктомия? — спросил Кеог.
— Ампутация… так сказать, источника болезни, — неуклюже выговорил Рэтберн.
— Нет! — крикнула девушка.
Кеог посмотрел на нее с жалостью. Конечно, ампутация, если это поможет, подумал он. Что она надеется сохранить, его мужскую суть? Но в ее глазах он увидел не ужас, как ожидал, а напряженную работу мысли.
— Дайте мне подумать, — вдруг сказала она.
— Вы должны… — начал было Рэтберн, но она нетерпеливым жестом заставила его умолкнуть.
Трое мужчин обменивались выразительными взглядами. Но вряд ли они представляли, что она думает.
Девушка сидела, закрыв глаза. Томительно прошла минута.
— Папа любил повторять, — заговорила она, так тихо, словно сама с собой, — что всегда есть выход. Надо только хорошенько подумать.
Опять последовало долгое молчание. Она открыла глаза. В ее взгляде появилось нечто, от чего Кеогу стало не по себе. Она продолжала:
— Однажды он сказал мне, что я могу иметь все, что захочу, что нет ничего невозможного, а чтобы убедиться в невозможности чего-либо, надо сначала испробовать все средства.
— Это сказал не Сэм Уайк, — произнес Кеог. — Это мои слова.
Она облизнула губы и обвела мужчин невидящим взглядом.
— Я не допущу, чтобы он умер, — повторила она. — Вот увидите.
Сэмми Стайн приехал в отпуск через два года, преисполненный планов поступить в авиацию. Как он сам сказал, в армии его здорово били и выбили всю дурь. Но все-таки кое-что от прежнего Сэмми в нем осталось. Он опять строил чудесные и рискованные планы насчет вылазок, и оба они знали, куда отправятся в первую очередь. Однако новый Сэмми потребовал сначала выпивку и девочек.
Гай, два года как окончивший школу, уже зарабатывал на жизнь, и не будучи по натуре ни гулякой, ни бабником, тем не менее с удовольствием согласился. Поначалу казалось, что Сэмми забыл о «старой луже». Где-то в середине вечера в местном баре Гай и сам уже был готов распроститься с этим навязчивым воспоминанием, когда Сэмми неожиданно заговорил на эту тему. Он напомнил Гаю, что тот однажды написал ему в армию письмо, в котором спрашивал, было ли это на самом деле. Гай, в свою очередь, забыл о письме, и они удалились в воспоминания, и в конце концов договорились на следующий же день, рано-рано утром отправиться на вылазку, взяв с собой еду.
Потом опять начались тосты и танцы, и где-то после полуночи, после шума и сутолоки, Гай обнаружил, что он стоит на тротуаре и смотрит, как Сэмми запихивает свою подружку в такси.
— Эй, — окликнул его Гай, — как насчет той самой «старой лужи»?
— Заметано, старик. Уговор дороже девок, — захохотал Сэмми. Девушка потащила его за руку в такси. Он стряхнул ее и махнул Гаю:
— Слушай, — сказал он, силясь подмигнуть, — если дельце с этой крошкой выгорит, — а оно выгорит, — то я рано не проснусь. Ты вот что, отправляйся один и жди меня, скажем, в одиннадцать там, где написано «не лезь, а то взгреем». Если меня не будет, то я умер. — И, повернувшись к машине, он промычал:
— Ты ведь не убьешь меня, детка?
— Убью, если мы сейчас же не уедем, — отозвалась девушка.
— Нет, ты понял, — пьяно пробормотал Сэмми, — меня могут убить!
Он боком плюхнулся на сиденье, и с тех пор Гай его не видел.
Гай опоздал на десять минут, причем добраться стоило ему не человеческих усилий. С непривычки в животе было муторно после выпивки, глаза слипались, и все тело ломило, потому что он не выспался. Он знал, что Сэмми вряд ли опередит его, если вообще явится. Однако покоя не давала мысль: а вдруг он пришел и сразу перелез через стену? На всякий случай Гай прождал около часа и углубился в лес. Он не сразу нашел те самые сросшиеся деревья, а перебравшись через стену, долго не мог придти в себя. Конечно, он был доволен, обнаружив все те же невероятно прекрасные газоны-поля, тянувшиеся до горизонта, и причудливо подстриженные деревья, аккуратные, посыпанные гравием, извилистые дорожки. Все удовольствие, однако, заключалось в том, что он убедился: память не подвела его; но сам день был безнадежно испорчен. Гай добрался до озера почти к часу дня, разморенный, уставший, голодный как волк и неприятно взвинченный. Все вместе, похоже, сказалось на его желудке. Он уселся на берегу и поел. Он проглотил все, что припас для себя и Сэмми — полный бумажный пакет, в который он рано утром побросал остатки вчерашней еды из холодильника. Пирог слегка заплесневел, но он съел его. Апельсиновый сок был теплый и чуть забродивший.
