Ярослав Веров - Бозон Хиггса
А ты, дорогая моя Катя? На далеком берегу засмотрелся на твое кукольное личико… пригубил дикий мед твоих уст… Вот уже несколько лет мы живем вместе… спим вместе… Но осчастливил ли я тебя? Увы, нет… Всё чаще у нас размолвки, ты недовольна мной… своим неопределенным положением недовольна…
«Что же получается, Олег Хомяков? — думаю я этой августовской ночью. — Выходит, только собой ты был занят… только своей персоной…»
Похрапывает, посвистывает Вадим. В окно стучится ночной дождик. А я лежу без сна, и прошлое мелькает как из окна скорого поезда, и не дает покоя мысль о том, что живу я неправильно.
А как — правильно?
И тут приходит, слетает, вероятно, с неба ответ на мучительный вопрос. Да всё очень просто: назначение мужчины в том, чтобы сделать счастливой женщину.
Утром повторился приступ. Опять вызвали скорую. Молодой врач, белобрысый, с холодными руками, вкатил мне укол магнезии и предложил ехать в больницу. Я отказался.
Анна Тихоновна объявила, что она сама «гипертоничка» и знает, что нужно делать. Она заварила какую-то травку — вернее, смесь трав, названия которых я не запомнил. И принялась отпаивать меня.
Знаете, мне, и верно, полегчало. Возможно, помогло и самовнушение — настойчивой мыслью я призвал себя: а ну, кончай валять дурака!
Вечером позвонила Катя.
— Мне лучше, — сказал я, — но завтра еще полежу. Приедем первого.
— Олег, не обманывай меня! — раздался ее быстрый высокий голос. — Что случилось? Не простуда у тебя! С выпивкой связано? Пьете там, да?
— Нет, Катя, нет. Немного выпиваем. Совсем немного.
— Ты обманываешь! Если сейчас же не скажешь, что с тобой, я завтра же приеду.
— Ни в коем случае, — возразил я, полагаю, решительным тоном. — Теперь, когда мне лучше, могу и сказать: сердце прихватило. Давление подпрыгнуло. Но сейчас лучше — честно тебе говорю. Не волнуйся, милая.
— Ах, Олег… Нанырялся там… Сердце! Забываешь, что ты уже не молоденький.
— Это точно, Катенька. Знаешь что? Купи себе белое платье до пят.
— Зачем? — удивилась она.
— Так принято, чтоб невеста в белом платье…
— Олег, это что — твои вечные шуточки?
— Никакие не шуточки. Я делаю тебе предложение выйти замуж.
Я слышал ее дыхание.
— Алло, Катя! Ты слышишь?
— Да…
— Мы поженимся. Ты родишь дочку. Непременно дочку, потому что сын уже есть. Слышишь?
— Да…
— И у нас будет куча внуков. В дальнейшей жизни. Ну вот, я сказал тебе всё, что хотел сказать. Катя, какая в Москве погода?
— Хорошая… — По ее тону я слышал, как она ошеломлена.
— Ну, до встречи. Я люблю тебя.
Я выключил мобильник и сел на тахте, нашаривая ногами тапки. Фрося, белая пушистая красавица, шла мимо, высоко держа хвост. А Сережа, вошедший в комнату в конце телефонного разговора, может, в первый раз не дернул Фросю за хвост. Он стоял в нескольких шагах и внимательно смотрел на меня карими, так похожими на Катины, глазами.
— Анна Тихоновна зовет чай пить, — сказал он.
Утром первого сентября мы простились с этой достойной женщиной. Она вручила Вадиму полиэтиленовый пакет, наполненный испеченными накануне пирожками с капустой.
— Так и не нашли вы свой Китеж, — сказала она, пожимая нам руки. — Приезжайте еще. Не забывайте Заволжье.
— Никогда не забудем, — сказал Вадим.
«Ты-то забудешь за первым же поворотом», — подумал я. А вот со мной навсегда останется этот городок, и Анна Тихоновна со своим альбомом и шитьем шляпок, и сине-серый морской простор водохранилища.
Навсегда останется плач девочки из затонувшего города.
Кажется, я всё же нашел свой Китеж.
Наш дилижанс мчался по шоссе на запад, к Москве. Вадим вел машину ровно. Слева и справа долго летели леса — сплошные темно-зеленые полосы. Потом потянулись поля, перелески, мягко освещенные солнцем. День был пленительно хорош. «Еще не всё потеряно для жизни человека на этой удивительной планете», — думал я, погружаясь в дремоту. На заднем сиденье Сережа как включил при отъезде транзисторный приемник, так и не выключал его. Негромко вещали дикторы, вступала музыка, потом снова что-то бормотали… На дорожном указателе промелькнуло слово «Вязники»…
Вдруг я насторожился. Передавали что-то ужасное.
— Сделай громче, Сережа.
— …захватили школу, — грянуло из приемника. — Группа террористов заперла в спортзале несколько сотен учеников и учителей…
— В каком это городе? — крикнул Вадим, скосив на меня взгляд.
— В Беслане, — сказал я.
Ярослав Веров
Бозон Хиггса
Двенадцатого мая две тысячи двенадцатого года в ЦЕРНЕ после недельного функционирования Большого адронного коллайдера на девяноста девяти процентах мощности внезапно вышел из строя детектор ATLAS, отвечавший за поиск «частиц массы» — скалярных бозонов Хиггса. Все попытки восстановить детектор не достигли результата. Работа ВАКа была остановлена на неопределённый срок…
(из Новой Википедии Конференции Свободных Полисов, версия 2032 года)Мой ламповый телевизор 1980 года изготовления утром превратился в хлам. А вечером хламом стала картина Пикассо «Философия сферы» стоимостью в двадцать лямов грамм-эквивалентов. Дело не в цене. Дело в нижнем пределе уровня жизни. На Карте жизни нижний предел сместился на целую абсолютную единицу. За сутки. А это непонятно и страшно. У Антона Васильевича за все сорок восемь лет жизни — на одну сотую сместился. В сторону увеличения.
И что с этим делать?
Сталкер
Сталкер Косой Иван вернулся в полис вчера вечером. Сперва, конечно, решил дела с Антоном Васильевичем. А потом, уже заполночь, мы встретились с ним в Нижнем районе, в просторечии — Городе даунов. Потому как незачем Антону Васильевичу знать о моих делах со сталкерами. Нет, папа — человек адекватный. Да и как иначе он стал бы Олигархом? И интересуют его сейчас марки, а не картины. Где Косой эти марки добывает — ума не приложу. Неужели они могли где-то сохраниться? Или он их криминальным путём?.. Да нет, у Антона Васильевича дистанционный психозонд, а его не обманешь. Криминальный антиквариат папа в Пирамиду не допустит. Умный он у меня. На сотни лет вперёд смотрит.
Особняк у Косого не то чтобы роскошный, но в Городе даунов — вполне себе достопримечательность. Правда, уже посвечивает. Ночью красиво. Гранитная статуя у входа изображает самого Косого в полный рост, в полном сталкерском облачении — в освинцованном комбезе со станнером наперевес. И призрачное это сияние из «греческих» глазниц… Жуть.
