Сергей Лукьяненко - Фантастика 2000
Примерно то же творилось и в «Вокруг света». И мы решили: с этим надо кончать! Но безболезненно.
Прежде всего мы скинулись. Купили бутылку водки за 2 рубля 87 копеек, бутылку коньяка за 4 рубля 12 копеек и совсем уж недорого — бутылку портвейна для пижонов.
Бутылки поместили в шкаф. Рядом положили ржаных сухариков, поставили рюмку и пустое блюдце.
Ты захотел выпить. Для этого ты должен на глазах у всего «Искателя» открыть шкаф, положить на блюдечко 50 копеек, налить себе рюмку — и наслаждаться. Мы полагали, что наслаждения в одиночку не выйдет, потому что пить приятно за компанию.
И на самом деле пьянство исчезло. Как социальное явление.
До того самого трагического дня…
Из типографии сообщили, что тиражом в 300 тысяч экземпляров напечатана цветная обложка для «Искателя». А цензура заявила, что из номера изымается переводной американский рассказ (честное слово, не помню, за что).
Обложка была иллюстрацией к запрещенному рассказу.
Фантастика нашей жизни, наша родная антиутопия подняла свою драконью голову и усмехнулась мне. И швырнула мне в лицо перчатку.
— Это ужасно, — сказал кто-то. — Мы остаемся без премии, тринадцатой зарплаты, а вдобавок подвергаемся идеологическим гонениям. Что делать?
Кто-то другой сказал, что придется вынуть из шкафа бутылки. Мы вынули и выпили, закусывая сухариками. И никак не могли ничего придумать. Но с последним глотком ко мне пришло озарение, изменившее мою жизнь. Я поднял перчатку, брошенную драконихой антиутопии.
— Давайте сделаем так, — сказал я. — Мы расходимся по домам и, пока не выветрился благодатный алкоголь, пишем по рассказу, который можно иллюстрировать несчастным рисунком на несчастной обложке.
Все закричали: «Ура!» — А потом мы решим, чей рассказ лучше, и напечатаем.
Мы разошлись по домам.
Я сел за машинку, благо уже три года не знал другого способа материализовать свои мысли. И положил перед собой обложку.
На обложке был нарисован стул. На стуле банка. В банке динозавр.
На заднем плане, если не ошибаюсь, рыжая сопка.
Я написал рассказ о том, как в редакцию журнала приходит телеграмма от фотокорреспондента с Дальнего Востока: мол, динозавры не вымерли и один из них пойман.
В редакции начинается суматоха, достают железнодорожную платформу, отправляют на Восток, но тут в редакцию входит фотокор с банкой в руке. В банке сидит динозавр. «Динозавры не вымерли, — говорит фотокор, — но сильно измельчали».
Когда я пришел на следующий день в редакцию, оказалось, что все мои коллеги проспали ночь без задних ног и никакого конкурса рассказов не получится. В редакции так удивились одному случайному сумасшедшему, что даже, по-моему, читать рассказ не стали и в тот же день загнали в набор. Все остались с премиями и тринадцатой зарплатой, а начальство предпочло не раздувать историю.
Рассказ назывался «Когда вымерли динозавры», а номер «Искателя» вышел в свет на рубеже 1967 года.[39]
Теперь следовало родиться на свет Киру Булычеву.
В нашем апокрифе говорится: как только стало известно, что рассказ «Когда вымерли динозавры?» был принят к печати, журналист и востоковед Можейко сильно закручинился. С одной стороны, хотелось прославиться, но опасения были велики.
Ну, выйдет фантастический рассказ. Прочтут его в институте. И выяснится, что младший научный сотрудник, лишь вчера защитившийся, про которого известно, что он сбежал из колхоза, прогулял овощную базу, не явился на профсоюзное собрание, отнесся не по-товарищески к известной красавице Ивановой, еще и пишет фантастику!
Гнать такого Можейку из института!
В общем, я испугался. И в одну минуту придумал себе псевдоним Кир — от имени жены, а Булычев, как известно, фамилия мамы. Может, дай мне побольше времени, создал бы что-то более изысканное. Но времени не было.
Самое интересное, что в институте в течение многих лет никто о занятиях Булычева не знал. Это было известно лишь самым близким друзьям.
Так продолжалось до 1982 года, когда я получил в один год сразу две госпремии (был сценаристом в двух фильмах). И в газетах неделикатно объявили: «Кир Булычев (Игорь Всеволодович Можейко)». Когда я пришел в институт, мне сказали, что заведующий отделом и парторг отправились к директору посоветоваться, что со мной делать. Ведь серьезный отдел, приличные люди — а тут такой конфуз!
К счастью, директор института, впоследствии шеф российской разведки, а позже премьер-министр, был не лишен чувства юмора. Он выслушал наших вождей и спросил: «План выполняет?» Шефы переглянулись и сказали: «Выполняет». «Ну и пускай дальше выполняет», — заключил директор, и на этом проблема псевдонима была закрыт.
Апокриф о первом рассказе Булычева подтвержден документально. И все же он, как положено апокрифу, не совсем правдив.
К тому времени я уже напечатал несколько детских сказок в «Мире приключений» — первые истории о девочке из XXI века. Более того, в письменном столе уже лежали другие фантастические опусы, которые для печати не предназначались.
Они были написаны большей частью во время моей второй поездки в Бирму.
12Срок аспирантуры заканчивался, надо было защищать кандидатскую, которую я писал по проблемам бирманского средневековья. О государстве Паган, существовавшем в долине Иравади в XI–XIII веках, одном из крупнейших и самобытнейших государств Юго-Восточной Азии. И тут мне предложили в АПН поехать в Бирму снова — редактором и корреспондентом Агентства.
И я согласился.
Во-первых, потому что я рассчитывал добыть там материалы, чтобы закончить диссертацию. Во-вторых, мне нужны были деньги. В-третьих, мне просто хотелось снова побывать в моей драгоценной Бирме.
Так что летом я прошел стажировку в АПН, затем осенью 1962 года отъехал в Рангун.
…Есть печальный закон: нельзя возвращаться в полюбившиеся места и к прошлым привязанностям. Я помню, как в середине шестидесятых годов у нас с Кирой образовалось свободное время зимой и захотелось вырваться из Москвы. Мы сели в поезд и поехали в Ялту. В зимней Ялте светило весеннее солнце, кое-где цвели розы, ветер был не холодным, а прохладным. Но, главное, было пусто, чисто и просторно. Мы сняли за три рубля чудесный номер в гостинице «Ореанда», вечером ходили в ресторан, где в пустом зале играл небольшой оркестр. Мы подружились с оркестрантами, они потом приезжали к нам в Москву. Я тогда понял, что должен буду написать роман о зимней Ялте. Но взялся за него через двадцать лет — это мой главный и все еще недописанный роман «Река Хронос».
Новый год мы встречали в том же ресторане, накрыв общий стол с оркестрантами, к счастью, народу в ресторане было так мало, что музыканты большую часть ночи сидели за общим столом, а часов в пять утра мы пошли к расшумевшемуся за ночь морю. Было совсем темно, только чуть светились облака, а по морю гуляли белые барашки.
