Николай Лукин - Судьба открытия
На письменном столе разложены его расчеты и эскизы. По ним видно, куда станет поступать готовая смесь из гидролизных аппаратов. В результате сложной обработки часть смеси должна превратиться в сахарозу. Не все ясно пока, и возможны опять же сбивающие с толку варианты. Вырисовывается цех-лаборатория: придется то таким образом поворачивать процесс, то другим, измерять, исследовать… Пусть исследовать и измерять, а в конечном итоге цех отгрузит первые в мире вагоны сахара-рафинада из дерева!
Как пойдет процесс? Григорий Иванович взял стопку чистой бумаги, принялся набрасывать подробности химических реакций, строго взвешивая в уме каждый их этап.
Час летит за часом. Приходила Зоя и опять ушла в контору. С улицы через окно слышна украинская песня. А Григорий Иванович задумался над исписанными карандашом листами.
Перед ним структурные формулы. Но он сам не заметил, как и когда его мысли сделали прыжок. Теперь он думает не об экспериментальном цехе: в громоздком сплетении химических знаков, в которое он погружен, ему видится синтез углеводов — синтез по преобразованному Шаповаловым принципу Лисицына.
И мысли мчатся дальше. Словно поднявшись в недосягаемую высь, Григорий Иванович оглядывает извечное победоносное движение лучшей части человечества вперед.
Джордано Бруно был сожжен, но победил. По тысячам дорог наука прежних лет дала нашим современникам все прекраснейшее, чем они располагают; по тысячам дорог наука нынешнего дня строит счастье и величие идущих нам на смену поколений.
Зберовский всматривается в даль одной из этих, от нас вперед протянутых дорог.
Перед ним, на столе — структурные формулы. Однако то, что перед ним сейчас, лишь отдаленно походит на опыты по синтезу, которые делались в его лаборатории перед войной. Все написанное здесь теперь выглядит точно стройным зданием, воздвигнутым на фундаменте их прежних опытов.
Зберовский убежден: сегодняшняя техника стоит на рубеже потрясающих событий. Физика атомного ядра вот-вот откроет людям источник небывалого могущества.
Синтез может идти без применения чего-либо вроде закиси железа. Обыкновенный водород и кислород, соединяясь путем катализа, способны дать в момент реакции энергию, необходимую для синтеза крахмала или сахара. Для синтеза понадобится только водород, кислород и углекислый газ. И то, и другое, и третье возможно получить посредством разложения, во-первых, воды, во-вторых, природного известняка либо мела. А оба таких процесса разложения удастся повести энергией атомного ядра. Весь синтез углеводов пойдет на действии атомной энергии. Задача синтеза решится в колоссальных, почти космических масштабах!..
Зберовский уже чувствует близость эпохи, когда человеческий гений станет вмешиваться в стихийный круговорот веществ, — в частности, делать без посредников-растений сколько потребуется новым поколениям людей сахара и хлеба. Резко сократятся площади посевов, без предела вырастет богатство человечества.
Такие возможности открывает человеку коммунизм.
Зберовский сейчас будто охвачен страстным порывом. 3рачки его стали широкими; как бывало прежде, они с искоркой восторга. На лоб упала седеющая прядь.
Да, так. Иначе быть не может: атомная энергия — неисчислимые запасы хлеба будущих времен!
…В дверь квартиры постучали.
— Пожалуйста! — нехотя сказал Григорий Иванович.
Кто-то открывает дверь и входит.
Поднявшись из-за стола, Зберовский сделал несколько шагов к порогу комнатушки.
В большой комнате — человек в военном. Повернулся. Глядит словно нерешительно, с улыбкой.
— Петр Васильевич!.. — воскликнул Зберовский растерянным голосом и протянул к Шаповалову руки.
Эпилог
1914 год был переломным в судьбе тогда молодого еще инженера Готфрида Крумрайха.
Вскоре после взрыва на руднике «Святой Андрей», где погиб Лисицын, началась мировая война. Однако Крумрайх — всего лишь за неделю до войны — успел вернуться из России к себе на родину. Война его застигла в отцовском поместье, в Восточной Пруссии, под Кенигсбергом. Крумрайх приехал погостить к родителям, но военные события заставили его тотчас направиться в Любек, в фирму «Дрегер», служащим которой он состоял.
Из Любека его призвали в армию кайзера Вильгельма. Почти четыре года он провел на русском фронте. И все эти четыре года, глядя на восток, неотвязно думал об открытии Пояркова. Сперва еще он временами сомневался, не впал ли в ошибку: точно ли погибший штейгер открыл секрет промышленного фотосинтеза? Но доказательства открытия казались очевидными. Чем больше размышлял Крумрайх, тем крепче верил, что перед ним мелькнула и сгинула на редкость ценная работа. Случись ему владеть секретом фотосинтеза, о, уж он не дал бы маху! Ему мерещился концерн с акционерным капиталом, искусственный крахмал и сахар на рынках Африки и Азии, Америки, Австралии… Сам он, Крумрайх, мог бы подняться до таких вершин, где восседает разве только Фридрих Крупп!..
Сердце обливалось кровью: все ушло из рук. Надо было взять тогда тетрадь штейгера Пояркова, описание его открытия, спрятать в чемодан и скорее с чемоданом — прочь со спасательной станции. Очень скверно получилось: задержался в комнатах Пояркова, пока хозяин не пришел… И вот — плачевный результат.
Так неужели все безнадежно пропало?
Нет, Крумрайх не собирался складывать оружие. Трудно, правда, действовать, но узкие тропинки у него еще остались.
Единственное важное, что он вывез из России и бережно хранит, — это обрывок письма, которое штейгер писал, видимо, Тимирязеву. Из письма явствует: накануне своей гибели Поярков уничтожил все журналы опытов, а формулы открытия, секрет промышленного фотосинтеза, перенес в небольшую карманную книжку. Дальше в письме сказано: с книжкой он не расстается, она всегда при нем, в плотном металлическом футляре.
После взрыва на «Святом Андрее» нашлись свидетели, подтвердившие Крумрайху на месте происшествия, что Поярков, когда готовился спуститься в шахту в последний раз, положил в карман брезентовой рабочей куртки какой-то плоский металлический футляр. Говорили, будто штейгер даже карман заколол английской булавкой.
Шла война. За окопами, за рядами проволочных заграждений, перед Крумрайхом расстилались просторы враждебной земли. Он вглядывался в них. Там, далеко за горизонтом, на глубине нескольких сот метров под степью, скрыта тайна необычайного открытия. Если футляр сделан хорошо, книжка сохранится среди глыб обрушенной породы на десятки лет.
