Кейт Лаумер - Миры империума
— Как… как ты это сделал? — выдохнула она.
— Так, скрытые таланты. Чего они взбеленились? Наслала порчу на коров?
Я стер с щеки струйку крови. Она уклонилась от прикосновения.
— Я… я нарушила обычай. Они просто выполняли традиционное наказание. Со мной ничего бы не случилось. А теперь по твоей милости все пропало. Разрушено все, чего я достигла!
— Ты работаешь на карга по имени доктор Джейви. Она встревожилась и возмущенно покачала головой.
— Так и есть, — заверил я. — Именно он выудил тебя из темповакуума и втравил в это дело.
— Ты не в своем уме! Я сама вышла из стазиса с целью…
— Так, леди. С тобой провели сеанс гипноза. Ты работала на карга. Ну и пройдоха этот карг! Он перестроил тебя во славу своих создателей. Потрудился на славу. Или кто-то постарался до него…
— Какая чушь! — Меллия воспользовалась паузой и пристально взглянула на меня. Она приготовилась выложить все имеющееся в голове. — Та старуха не имела значения, — добавила она с очаровательной женской непосредственностью.
— Старший агент Гейл? Ты права. Никакого значения. Она знала…
— Ты убил ее! Чтобы спастись самому! Ты трус! Жалкий трус!
— Да, детка. Но я спас только одну из своих шкур. Ты же намерена сохранить в целости всю коллекцию.
— Что?
— Сама знаешь. Ты оплакиваешь саму себя. Она — это ты через пятьдесят лет. Мы оба знаем это. Возможно, она тоже знала и притворялась по душевной доброте. Она молодчина, старая Меллия. И проявила достаточно сообразительности — вовремя ушла со сцены.
— И ты ей позволил.
— Я не мог да и не хотел останавливать. Забавно, ты ревнуешь к себе в образе Лайзы, но пылко защищаешь иное проявление своей бесконечной многоликости. Она прожила впустую долгую жизнь и все ждала случая сделать доброе дело. Ей это удалось.
Меллия едва не вцепилась ногтями в свое лицо. Я перехватил руки и кивнул в сторону толпы, спускающейся с холма.
— Публика негодует, — сказал я. — Требует вернуть деньги или продолжить спектакль. Решай. Если хочешь, чтобы тебя вываляли раздетую догола в дегте и перьях на таком ветру, то я принесу свои извинения и удалюсь.
— Ненавижу! Ты грубый, безжалостный циник! О, как я ошибалась в тебе!
— Оставим раздумья на потом. Ты остаешься или идешь?
Она оглянулась на холм и передернула плечами.
— Иду, — тихо сказала она, признавая поражение. Я включил интерферирующий экран, дающий практическую невидимость.
— Держись поближе, — предупредил я. — В каком направлении ближайший город?
Она указала. Мы скорым шагом двинулись в путь и оставили за собой взвывшую от изумления разочарованную толпу.
28
Поселок производил отвратительное впечатление и выглядел по-нищенски уродливым и враждебным, здорово напоминая уездные городишки всех времен и народов.
— Ты забыла сказать, где мы находимся, — сказал я.
— Уэллс, близ Лаидудис, 1723 год.
— Воля ваша, мэм. Каждый выбирает, что ему по душе.
Я разыскал таверну с вывеской — грубо намалеванное изображение беременной женщины в слезах с надписью: "Покаяние невесты".
— Да, как раз под настроение, — заметил я и выключил И-экран.
Мы уже входили под навес, когда начал моросить дождь. Зал оказался темной комнатушкой, освещенной только горевшими в очаге углями да фонарем, свисавшим с конца толстой балки. Неровный каменный пол отдавал сыростью.
Других посетителей не было. Под пристальным взглядом крепкого, коренастого старика мы уселись за длинным дубовым столом под единственным оконцем размером с квадратный фут, чуть ли не матовым от пыли и проделанным почти над самыми стропилами. Шаркая ногами, старик поспешил к нам, лицо его явно не выражало одобрения. Он пробормотал что-то. Я глянул на него и рявкнул:
— Что там еще? Говори, дед!
— Вы, видать, англичане будете, — проворчал он.
— Ты глупее, чем выглядишь. Принеси-ка эль, крепкий эль. Белого, понял? А еще хлеба и мяса.
Он снова что-то промямлил. Я нахмурился и потянулся за воображаемым кинжалом.
— Не раздражай своей наглостью, или я вырежу сердце и расплачусь с бейлифом.
— Ты что, спятил? — вмешалась мисс Гейл на английском двадцатого столетия, которым мы пользовались между собой, но я оборвал ее:
— Попридержите, язык, мисс!
Она запричитала, но я еще раз прикрикнул. Тогда она заплакала. Слезы подействовали, но я не показал виду.
Старик вернулся с глиняными кружками с водянистой коричневой жидкостью, которая сходила в этих местах за эль. Ногам было холодно. Из дальней комнаты доносились резкие голоса и стук посуды, запахло жареным мясом, Меллия чихнула, и я подавил настойчивое желание обнять ее. Высокая уродливая старуха, как чахлое деревце, вышла из своей дыры и поставила перед нами оловянные тарелки, где в заливном жиру плавали хрящеватые куски тухлой баранины. Я приложил к тарелке тыльную сторону ладони. Тарелка была ледяной в середине и чуть теплой по краям. Меллия уже потянулась за ножом, но я сгреб оба блюда и швырнул через комнату. Старуха взвизгнула и накрыла голову передником, тут же выскочил старик и как раз принял на себя весь шквал негодования.
— Мерзавец! Ты знаешь, кто оказал честь твоему хлеву своим посещением? Принеси еду, достойную дворянина, негодяй, или я выпущу тебе кишки!
— Это анахронизм, — прошептала Меллия и протерла глаза платочком.
Наш гостеприимный хозяин и его старая карга так и забегали.
— Ты права, — заметил я. — Кто знает? Возможно, я вызвал его прямо сейчас.
Она взглянула на меня блестящими от слез глазами.
— Ты как? Лучше? — спросил я. Она поколебалась немного и кивнула.
— Хорошо. Теперь можно расслабиться и сказать, как я рад тебя видеть.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Не понимаю тебя, Рейвел. Ты меняешься. Сегодня один, завтра другой. Кто ты на самом деле?
— Я же говорил. Оперативник, как и ты.
— Да, но… эти приспособления, которые я никогда не видела. Экран невидимости, парализующее поле…
— Не волнуйся, все в рамках службы, моя дорогая. У меня есть устройства, о которых даже мне ничего не известно. До тех пор, пока не возникнет нужда. Это смущает, но придает уверенность. Можно прорубаться напролом через любые препятствия, возникающие на пути.
Меллия слегка улыбнулась.
— Но ты казался таким беспомощным на первых порах. И дальше… на А-П станции…
— Сработала тактика, — признался я, — поэтому мы вместе.
Она посмотрела на меня, словно ребенок, впервые увидевший Санта Клауса.