Эдгар Берроуз - Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса (сборник)
Поначалу это меня озадачило, но потом я вспомнил о том, что совсем выскочило у меня из памяти за время последних событий: о кольце, даре принца Талу из Марентины.
Я вскинул голову, всматриваясь в стражей, к которым мы приближались, и одновременно поднес левую руку ко лбу. И тут же один из воинов точно так же прижал ко лбу левую ладонь, как бы отводя назад волосы, и на одном из его пальцев я увидел копию собственного кольца.
Мы обменялись короткими понимающими взглядами, и я тут же потупился и больше не смотрел на этого мужчину, из страха, что могу возбудить подозрения окарианцев. Мы подошли к краю ямы. Я увидел, как она глубока, и тут же понял, что сейчас смогу в точности оценить ее размеры, потому что воин, державший в руках веревку, шагнул ко мне и обвязал ее вокруг моей талии таким образом, чтобы конец можно было постепенно выпускать сверху; а потом, когда и другие ухватились за нее, он просто толкнул меня вперед, и я полетел в разверстую пасть ямы.
Веревка натянулась, сильно дернувшись, а дальше меня спускали быстро, но без толчков и рывков. Перед тем как меня сбросили вниз, двое или трое стражей помогали обвязывать меня веревкой, и один из них, почти прижав губы к моей щеке, шепнул мне на ухо:
– Держись!
Яма, которая воображалась мне бездонной, оказалась глубиной не более сотни футов, но, поскольку стены отличались идеальной гладкостью, она могла достигать и тысячи футов, потому что нечего было и надеяться выбраться из этой подземной тюрьмы без посторонней помощи.
Целый день я провел в темноте, потом мою странную камеру внезапно залил яркий свет. Я, естественно, к этому времени проголодался и очень хотел пить, ведь у меня не было ни маковой росинки во рту со вчерашнего дня.
К своему изумлению, я увидел, что вдоль стен ямы, которые я считал совершенно гладкими, устроены полки и на них красуются самые изысканные кушанья и напитки, какие только мог предложить Окар.
С восторженным вскриком я бросился к ним, чтобы взять немного вожделенной еды, но свет тут же погас, и мне не удалось нащупать в темноте ничего, кроме все той же скользкой и твердой стены.
Голод и жажда обуяли меня с бешеной яростью. Если до этого лишь слегка подводило живот, то теперь желание добраться до пищи буквально разрывало меня на части, и все из-за того, что на мгновение передо мной предстала дразнящая картина изобилия, находившегося всего в паре шагов.
Но меня снова окружали тьма и тишина – тишина, которую нарушил только короткий язвительный смешок.
Еще день прошел без событий, ничто не прерывало монотонность моего заключения и не облегчало страданий, причиняемых голодом и жаждой. Постепенно боль стала менее острой, поскольку активность нервных клеток начала угасать, а потом снова вспыхнул свет – и передо мной возникли ряды соблазнительных блюд, и огромные бутыли чистой воды, и фляги освежающего вина, покрытые каплями холодной влаги.
И снова с яростью голодного зверя я бросился к полкам, пытаясь схватить спасительную еду, но, как и прежде, свет погас, а я налетел на твердую стену.
И во второй раз прозвучал язвительный смех.
Яма Изобилия!
Ах, чей же мрачный и жестокий разум изобрел столь утонченную, столь дьявольскую пытку? Она повторялась день за днем, пока я не дошел до грани настоящего безумия, но потом, как это уже было в ямах Вархуна, я взялся за ум и заставил себя вернуться на путь рассудительности.
Исключительно силой воли я овладел измученным сознанием, и так в этом преуспел, что в следующий раз, когда вспыхнул свет, я спокойно сидел на месте и безразлично смотрел на свежую соблазнительную еду, лежавшую на расстоянии вытянутой руки. И я очень рад, что поступил именно так и наконец-то сумел разгадать тайну исчезающего пира.
Поскольку я не шелохнулся, мой мучитель оставил свет зажженным, видимо в надежде, что я не смогу более сдерживаться и повторю тщетную попытку достичь недостижимого.
Но я сидел, внимательно рассматривая нагруженные продуктами полки, и вскоре понял, насколько прост замысел моих врагов. Удивительно, что я не сообразил этого раньше. Стена моей тюрьмы была из прозрачного стекла, и за ним стояли соблазнительные блюда.
Свет на этот раз горел почти полчаса, но смешка я так и не услышал, – по крайней мере, мой мучитель молчал, зато я сам, избавившись наконец от иллюзии, негромко засмеялся, но мой смех никак нельзя было принять за хихиканье свихнувшегося.
Прошло девять дней, я ослабел от голода и жажды, но более не страдал – я уже миновал эту стадию. А потом из тьмы над головой к моим ногам вдруг упал маленький пакет.
Я без особого интереса взял его, думая, что это новое изобретение моего тюремщика, желающего усилить мои мучения.
Бумажный пакет был привязан к длинному тонкому шнуру. Я развернул бумагу, и на пол высыпалось несколько маленьких предметов в форме ромба. Я их собрал, ощупал, понюхал и понял, что это таблетки концентрированной пищи, вполне обычной во всех частях Барсума.
Мне подумалось, что это может быть яд.
Ну и что? Почему не покончить со всем этим прямо сейчас, а не сидеть еще неведомо сколько в темной яме? Я поднес маленькую пилюлю к губам.
– Прощай, Дея Торис! – прошептал я. – Я жил и сражался ради тебя, а теперь осуществится еще одно мое желание – умереть ради тебя.
И я положил крошечный ромбик в рот и проглотил.
Я съел все таблетки, одну за другой. В жизни ничего не пробовал вкуснее, чем эти крохи еды, внутри которых могли скрываться семена смерти – возможно, ужасной и невероятно мучительной.
Пока я спокойно сидел на полу своей тюрьмы, ожидая конца, мои пальцы случайно коснулись бумаги, в которую были завернуты таблетки. Я стал бесцельно теребить ее, устремившись мыслями в прошлое: мне хотелось перед смертью заново пережить несколько кратких счастливых моментов моей долгой счастливой жизни. И тут я нащупал на бумаге, похожей на пергамент, какие-то странные выпуклости.
Поначалу мой ум не зафиксировал в них ничего особенного, я просто лениво гадал, что бы это могло быть, но наконец они будто обрели форму, и тогда я осознал, что эти выпуклости выстроились в одну линию, строчку, как при письме.
Во мне пробудился интерес, пальцы стали заново ощупывать бумагу. Я обнаружил четыре отдельные группы выпуклых линий. Неужели это каких-то четыре слова? Неужели кто-то послал мне весточку?
Чем больше я об этом думал, тем сильнее волновался, и мои пальцы нервно бегали по крохотным холмикам и долинам на обрывке бумаги.
Но я ничего не мог понять и в конце концов решил, что моя торопливость мешает разгадать загадку. Я взялся за дело медленнее. Снова и снова прослеживал пальцами четыре группы выпуклых линий.
