Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан

Твое раздутое самомнение ослепило тебя. Ты думал, что ты один такой, а когда узнал, что есть кто-то похожий на тебя, не смог пройти мимо. С чего ты взял, что я не знаю, на что ты способен? Ты не думаешь, что я просто позволил тебе себя одурачить, а потом, как и ты, просто ждал момента, когда ты ни хрена не сможешь сделать? Ты настолько зациклен на себе, Спанкер, что даже представить себе не можешь, что кто-то окажется проворнее тебя. Знаешь, в чем твоя проблема, кэп? Хоть ты и старый, и тебе хрен знает сколько сотен лет, а ума так и не набрался. А без этого все прожитые тобой годы ни черта не стоят. Ты так и остался посредственностью. Ты говоришь, что постоянно менял адреса. Но ведь тебе не обязательно было становиться Сыном Сэма [106], или Каином, или кем там еще. Ты мог бы быть Моисеем, Галилеем, Джорджем Вашингтоном Карвером [107], Гарриет Табмен или Соджорнер Трут [108], Марком Твеном или Джо Луисом [109]. Ты мог бы стать Александром Гамильтоном и основать общество манумиссии [110]. Ты мог бы открыть радий, вырезать скульптуры на горе Рашмор, вынести ребенка из горящего дома. Но ты быстро постарел, а ума не набрался. Тебе не нужно было быть слишком умным, да, Спанки? Ты же думал, что ты один такой, крутой сорокопут, который разгуливает по чужим умам и калечит чужие тела. Ты просто старое, скучное, лишенное воображения дерьмо. Да, признаю, ты ловко меня облапошил, когда я приехал, чтобы взглянуть на твой мир. И Элли ты накрутил что надо. Она заманила меня в ловушку, возможно, даже не сознавая, что делает…наверно, ты засел у нее в голове и нашел способ уговорить меня приехать к тебе. Браво, чувак, ты настоящий профи. Но я провел здесь целый год. Целый год я раскаивался и думал о людях, которых убил. И после года мучений я, наконец, смог развеять этот морок. Знаешь, в чем разница между нами, придурок? Я учусь на своих ошибках. И поэтому я смог выбраться из твоей паутины. Понял, ублюдок? Я учусь, а ты нет.

Есть такая старая японская пословица – я полно таких пословиц знаю, видишь ли, потому что много читаю. Так вот, эта пословица гласит: «Не уподобляйся ремесленнику, похваляющемуся своим двадцатилетним опытом, в то время как на самом деле весь его опыт сводится к одному году, повторенному двадцать раз».

Настала моя очередь ухмыляться.

– Пошел ты на хрен, – сказал я. Начальник рванул рубильник, и я выпрыгнул оттуда и перебрался в мир Генри Лейка Спаннинга.

Я не сразу сориентировался – раньше я только заглядывал в чужие головы. Я никогда не был…сорокопутом. Потом я услышал, как всхлипнула Элли, оплакивая своего приятеля Руди Пейриса, который жарился, как бифштекс, и из-под маски, закрывавшей его – мое – лицо валил дым, а затем – приглушенный крик Генри Лейка Спаннинга и тысячи других чудовищ: они горели где-то на горизонте моего нового мира. Я обнял Элли, прижал ее к себе, уткнулся лицом в ее плечо и всё слушал и слушал этот крик. Мне казалось, что прошла вечность. Наконец, крик превратился в шум ветра, а после и вовсе стих. Когда я поднял голову, я едва мог говорить.

– Ш-шш, милая, все хорошо, – пробормотал я. – Он ушел туда, где сможет искупить свои ошибки. Ему не больно. Он в тихом, спокойном месте, и останется там навсегда. Один. Это очень, очень спокойное место. Там прохладно. И темно.

Я был готов покончить с неудачами и перестать винить во всем обстоятельства. Я признался себе, что люблю Элли и решил, что мне пора, наконец, вырасти и вести себя как взрослый, а не просто умник, который учится всему невероятно быстро, быстрее всех.

Обнимая Элли, я дал себе зарок: Генри Лейк Спаннинг будет любить Элисон Рош так сильно и ответственно, как еще никто никогда не любил. Я был готов покончить с неудачами.

Конечно, теперь, когда я стал красивым белым голубоглазым парнем, мне будет намного проще.

Поймите, причина моих невзгод была не столько в том, что я черный, или в расизме, или в чрезмерной квалификации, или в невезучести, даже не в моей треклятой способности к «путешествиям», сколько в одной штуке, которую я понял, сидя в своем мире в ожидании, когда Спаннинг приедет поглумиться надо мной. Я понял, что всю жизнь был одним из тех, кто сам себе мешает. Так что можете не жалеть этого несчастного ниггера Руди Пейриса. Ну, разве что в минуту слабости.

Это история для Боба Блотча, потому что я обещал.

XV. Процесс

Харлана всегда занимал процесс. Он признался, что «очарован» им в эссе «Говорящие гримасы и грани». Эллисон знаменит не только своей нелюбовью к ярлыкам и категориям – это писатель, который всегда бросает вызов формам, снискавшим ему славу и восторг публики и критиков. Другими словами, он человек, который страстно стремится к новому.

Некоторые люди отказывают автору в его естественной потребности меняться, хотя это неизбежный, здоровый и необходимый аспект любой профессиональной и творческой жизни. Как Харлан напоминает нам в «Ксеногенезисе», «им нравится привычное, и они хотят исключительно того же, да побольше – никаких изменений, никаких экспериментов, никакого роста». К счастью, ему самому никогда не было свойственно перестраховываться.

Неудивительно, что Харлан редко планирует свои рассказы наперед. Он считает себя курьером на посылках у гораздо более организованной, разумной, остроумной, уверенной и естественной части себя и настаивает, как в интервью газете «Острэлиан», что «талант умнее личности». По сути дела, Эллисон – Рассказчик.

Именно поэтому он пишет в витринах книжных магазинов, устраивая засаду своему подсознанию (эдакое смелое и жизнерадостное аутодафе, которое представляет собой не что иное, как намерение шокировать свое творческое нутро, бескорыстное, образцовое оттачивание процесса). Поэтому использует любые необходимые средства: «Медею» [111] и «Горизонты сознания» [112], рассказы, написанные совместно с другими писателями в рамках проекта «Братья по чуду», смесь линейного и визуального повествования с помощью рисунков покойного Джека Гона в рассказе «Промежуточная область» («способ выражения – это часть послания»). Поэтому появляются рассказы, написанные по мотивам обложки книги Харлана «Коридор сновидений», причем он сам координирует это мероприятие и активно участвует в написании и редактировании сборника.

Но этим дело не ограничивается. Усердно расширяя границы успешных форм и метафор, Харлан постоянно размышляет о роли автора в естественных условиях так же, как задумывались об этом Хорхе Луис Борхес, Джеймс Джойс или Лоренс Стерн. Возможно, в сердце этих размышлений лежит простое всепоглощающее восхищение тем, как рождается идея. И, как тот мальчик, которому строго запретили пихать в нос фасоль, Харлан не может удержаться, чтобы не захватить музу врасплох, когда она ни слова не может вымолвить. Отсюда и двадцать восемь рассказов, написанных в витринах книжных магазинов (до сегодняшнего дня), и трилогия «Где обретусь я в новом мире», «Скартасис, 28 июня» и «Человек, который пригнал корабль Христофора Колумба к берегу», в которой преследуется та же авторская задача (в решении которой Харлан, по его же словам, двигался от «форда Т» к «паккарду» 1947 года, а от «паккарда» к гоночной машине на высокоскоростных трассах Бонневиля). Данная подборка его работ демонстрирует этот процесс – иногда.