Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)
Ровно через два часа, как и было обещано, приехал господин Шолле и Алексея с Марией сразу же пригласили к нему в кабинет.
Управляющий банком Courtenay Франц Шолле был высоким и красивым человеком лет шестидесяти или шестидесяти пяти. Ему могло быть и больше, однако очевидное прекрасное здоровье и внимание к своему состоянию и внешности убедительно говорили о том, что он бодр, силён и ни в малейшей мере не собирается давать кому-либо повод усомниться в своём таланте, влиянии и власти. Даже седина у него была не белой, а светловато-каштановой, напоминающей цвет щедрой пашни или масть благородного скакуна.
Представляясь, Шолле упомянул, что уже более сорока лет представляет в банке интересы собственника в лице семьи Куртанэ, являющейся по происхождению прямыми потомками третьего капетингского дома и дома графов Амьенских.
Алексей высказал благодарность за проявленную господином Шолле готовность прибыть на эту встречу за сотни километров, и словно в своё оправдание посетовал на то, что уже на протяжении нескольких дней вынужден колесить по Швейцарии в поисках следов вверенного ему русского фонда, открытого в 1891 году в женевском филиале парижского Caisse des Depots и в начале XX века переведенного в лозаннский филиал швейцарского Центрального банка.
-- Не волнуйтесь, -- спокойно и доброжелательно ответил Шолле, -- этот Фонд находится у нас. В соответствии с общим порядком, для получения доступа к Фонду вы должны обладать уникальным ключом. Но в силу особого статуса, который сообщили данному Фонду его основатели, применяется специальное правило, согласно которому предполагаемый бенефициар должен также подтвердить свою личность.
-- Я первый раз слышу об этом, -- ответил Алексей, всеми силами пытаясь сохранить хладнокровие и невозмутимый внешний вид. -- Доступ к Фонду открывается номерным ключом, которым я располагаю. В соответствии с банковской традицией вашей страны, обладатель правильного номерного ключа является natif heritier и иных подтверждений не предусматривается. Я не возражаю, чтобы вы проверили мою личность и убедились, что перед вами стоит не мошенник, но в то же время, согласитесь, мне крайне трудно будет доказать вам справедливость передачи прав на Фонд, которые возникли более ста лет тому назад и которые были вынуждены претерпеть многочисленные исторические пертрубации...
Безусловно, охватившее Алексея волнение и даже отчаянье от слов банкира сполна выдавали себя -- он стал запутываться в собственных словах и был вынужден свести фразу к набору благозвучных, но слабо связанных между собой выражений. Казалось, что ещё миг -- и ему предстоит пережить самую провальную, позорную и страшную минуту своей жизни.
Он замолчал, ожидая спустя мгновение услышать, как смертный приговор, требование раскрыть свою родословную и тем самым обнажить ничтожность прав на неведомое богатство. Или -- продемонстрировать незнание существенных и важных деталей, что немедленно в глазах всей этой достопочтенной публики поставит его на одну доску с мошенниками и лихоимцами. Бедная Мария! Какой позор предстоит пережить и ей, когда лучший голос фестиваля в Вале объявят едва ли не преступницей, и даже крошечная заметка об этом в захолустной местной газетёнке, попав в интернет, немедленно поставит крест на всей её мировой карьере!
Однако ничего иного не оставалось, и Алексей молча протянул Шолле свой новенький заграничный паспорт с современным двуглавым российским орлом.
Шолле раскрыл документ, положил его на стол перед собой и принялся с вниманием изучать.
"В довершение ко всему -- там единственная виза и два жалкие пограничные штампа! -- подумал Алексей сокрушённо. -- Для человека с моим французским иметь сегодня такой девственный документ -- полный нонсенс! Сразу видно, что паспорт либо поддельный, либо получен специально для того, чтобы провернуть афёру..."
-- Скажите, месье Гурилёв, -- произнёс Шолле после продолжительной и тягостной паузы. -- Вы действительно родились в богом забытом посёлке на Дальнем Востоке России?
"Всё кончено, раскусил!" -- ударило в голове. Но, памятуя ещё из детских книг о том, что погибать надо достойно, Алексей взял себя в руки и ответил, насколько возможно, спокойно и равнодушно:
-- Я родился в Москве.
-- Да, но в вашем паспорте написано, что вы родились на Дальнем Востоке в 1986 году. Я неплохо знаю русскую историю, которая в своё время забросила в этот край земли весьма многих именитых и известных людей. Но помилуйте -- все они вернулись к себе домой ещё за тридцать лет до вашего рождения! Насколько я помню, отказался возвращаться лишь один -- ваш знаменитый шансонье Вадим Козин, -- но судя по фамилии вы не являетесь его родственником.
-- Разумеется, не являюсь... -- ответил Алексей, растягивая слова, чтобы сконцентрироваться на мысли, только что пришедшей ему в голову и призванной положить конец всему этому унизительному процессу разоблачения. -- Более всего, господин Шолле, я не хотел бы остаться в ваших глазах человеком, который скрывает свою личность. Поэтому -- как вы посмотрите вот на это?
И, наклонившись, он извлёк из портфеля и протянул банкиру сохранённый в отцовском тайнике французский паспорт на имя Alex Gourilev, выписанный в 1939 году для запланированной, но так и не состоявшейся студенческой командировки по линии одного из закрытых советских ведомств. Этим жестом отчаяния Алексей хотел добиться лишь одного -- спасти репутацию Марии от позорной огласки, ибо любая информация о её связи с банковским аферистом, прикрывающимся столь экзотическим и невероятным документом, выглядела бы слишком фантастической, чтобы стать правдой.
Шолле бережно принял в свои руки документ, выданный полицейским комиссариатом Третьей Республики, и с неподдельным интересом принялся рассматривать его жёлто-коричневую обложку, скрывающую под собой тридцать две страницы плотной льняной бумаги. Затем, положив раскрытый паспорт на стол, он извлёк большое увеличительное стекло в массивном медном ободе и принялся изучать фотографию и великолепно сохранившиеся записи, сделанные острым стальным пером полицейского писаря со старинной прописью букв и многочисленными завитками. Потом он аккуратно потрогал и даже поддел ногтем две круглые и слегка поржавевшие стальные клипсы, с помощью которых в соответствии со старой французской полицейской традицией была закреплена вклеенная в паспорт фотография. Алексей чуточку привстал, чтобы взглянуть на своё довоенное фото, и с сожалением в душе отметил, что выглядит на нём моложе, чем сейчас, аж на целых три года.
-- Странно, а ведь я совсем было забыл, что в наших старых паспортах страницы были разделены на мужскую и женские половинки, -- в задумчивости произнёс Шолле, разглядывая документ. -- Для мужчин вклеивали фотографии и делали записи слева, а для женщин -- справа. Правильно, всё так. Как же я об этом забыл...
