Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 2
Поскольку они оба изначально разбираются в фантастике, то без долгого разжевывания и пояснений сразу начинают выяснять, кто такие на самом деле АБС.
Идет второй ложный ход. Всплывают на поверхность странные вещи. Так, многие годы ученые и писатели полагали Венеру мокрой планетой, этакой младшей сестрой Земли, населенной динозаврами вперемешку с красивыми полуголыми особями женска полу. Стоило АБС описать ее в «Стране Багровых Туч» — через энное количество лет водянистое небесное тело обращается в геенну огненную. Планеты-гиганты мирно ползли себе по орбитам, не подозревая, что у них есть кольца, как у Сатурна. Стоило АБС в «Пути на Амальтею»… Аналогичная ситуация случилась, кстати, и с нашей с вами державой. В конце шестидесятых выходит «Обитаемый остров», где описывается, как стоит лишь разрушить «Центр» — он же Телецентр, иными словами, сломать цензуру — и тут же рухнет тоталитарный режим. Кто скажет, что финальный диалог Странника (sic!) Сикорски и Максима Каммерера о необходимости борьбы с инфляцией не ассоциируется с выступлением какого-либо практикующего либерала типа Чубайса, пусть первым кинет камень в экран своего телевизора. А «За миллиард лет до конца света»? Какая, к черту, научная фантастика! Нормальная картина распада науки и культуры, которую мы сейчас имеем. Даже безобиднейший, казалось бы, «Понедельник» звучит многозначительно на фоне нынешних академий высшей магии, институтов астрала, гильдий колдунов и прочего «естествознания в мире духов».
Тут герой приходит к выводу, что либо АБС своим творчеством выкликали демонов из бездны (или призвали ангелов с небес — кому как нравится для политической корректности), либо они оказались типичными пророками в Отечестве своем. Или они и есть истинные Странники, вскользь замечает библиотекарь, а когда герой возражает в том смысле, что «Странники» вроде бы литературные персонажи, а АБС — реальные люди, его собеседник хмыкает и спрашивает: а какая, собственно, разница? Но герой не слышит эту реплику, поскольку в библиотеку с грохотом и хохотом врывается в сиську пьяная санитарка и уволакивает героя из книжных кущ в юдоль блудилища, а попросту говоря — в душевую.
Они плещутся в большой ванне и всячески резвятся. Но случайно герой узнает, что здесь вообще-то обмывают покойников. Он шокирован и оскорблен, испытание же чувств слово за слово перетекает в грубое рукоприкладство.
Стоп, стоп! Я вовремя поймал себя за руку, погрозил пальцем в монитор и выкинул сцену драки: бетонный пол, кафельные стены, отдающий металлом и холодящий бронхи пар, заплеванное зеркало, мокрые, все в мыльной пене, тела санитарки и героя, сбитая с табурета пепельница, осыпающая их окурками и пеплом. Кажется, эта сцена должна была хитро символизировать рождение Афродиты из пены морской, только не помню, была ли в том надобность. Бред какой-то!
Сцена примирения с санитаркой (эта зараза начала «вести себя» и практически вышла из-под моего контроля где-то в середине повествования) кончается изрядной пьянкой. Герой выкладывает ей о своих беседах с библиотекарем, она задает ему толковые вопросы, отвечая на них, он несколько трезвеет и делает вывод о том, что АБС не только «генераторы идей», но и, что характерно, «катализаторы реальности». Идеи, облеченные ими в форму художественного вымысла, неумолимо наливаются кровью, обрастают плотью, а мы вкушаем эту плоть и кровь.
Санитарка с радостным криком «Какой ты умный, пупсик!» лобызает героя натруженными губами, а затем между забавами ловко уговаривает его пригласить библиотекаря для более тесного знакомства.
Знакомство выливается в вакханалию, распаленный прелестями санитарки библиотекарь выбалтывает остатки тайны. Дело в том, что в его функции входит также отслеживание дериваций. Иными словами, в одном и том же произведении, но в разных изданиях некоторые персонажи меняют имена, возникают и исчезают мелкие, на первый взгляд несущественные, фрагменты. Не всегда такие изменения мотивированы цензурными, редакторскими или иными коррективами. На резонный вопрос героя, почему тексты не изменяются вместе с реальностью, библиотекарь долго жует губами, а потом популярно разъясняет смысл древней истины о невозможности коррекции текста посредством плотницких инструментов. Суть его объяснений сводится к тому, что любая изреченная мысль, как догадывался некий поэт, есть ложь. Сия ложь, будучи запечатленной, — ложь вдвойне. А уж когда речь идет об изначальном вымысле, фантазии, так эта тройная ложь составляет, как известно, например, из сопромата, настолько жесткую конфигурацию, что любое четное или нечетное количество изменений не в состоянии полностью стереть шлейф предыдущей реальности. Там еще предполагались какие-то слова насчет сакрального значения числа «три», о влиянии денотата на десигнат, то бишь знака на обозначаемое, и все в таком духе. Короче, остаются следы, несовпадения, неувязочки, которые, соответственно, регистрируются, а дальше все эти сведения идут по инстанции. Библиотекарь полагает, что совокупность фиксированных изменений является неким детектором искажения действительности той парочкой… И он указывает пальцем в проход между стеллажами.
С этого места опять должен был начаться триллер. Санитарка выхватывает из-под белого халатика «хорошо ухоженный парабеллум», профессионально скручивает героя, привязывает к стулу колготками, вместо кляпа заткнув ему рот лифчиком. На самом деле это не санитарка, а «Мата Хари» местного розлива, которая работает на чужую разведку (или на родную мафию). Ее задание — выкрасть двух особых пациентов. Уперев ствол в затылок библиотекарю, она ведет его в глубь полок, после некоторой возни и болезненных вскриков часть книг уходит в стену, открывая дверь в секретное крыло больницы.
Время поджимало, и я решил не расписывать приключений библиотекаря и санитарки. Герой просто сидит и страдает от глупости положения, порой он слышит какие-то далекие звуки, буханье металлом о металл, жужжание ламп дневного света. Потом возвращается библиотекарь, один. Вид у него странный, чуть позже герой сообразит, что книжный червь несколько помолодел и раздался в плечах. Освобождает героя. Коридоры, палаты, приборы, затрушенный персонал. Чем дальше они углубляются в закрытый сектор, тем мрачнее обстановка. Двери от отсека к отсеку все капитальнее, потом вообще сплошная броня, ржавые потеки с подпотолочных труб. Зато телекамер больше, чем плафонов. Охраны, правда, нет. Они находят рыдающую у стеклянной перегородки санитарку, она орошает жилетку героя слезами, имеет место сцена в лучших традициях тошнотворных дамских романов. Санитарка из хорошо законспирированной суперагентессы превратилась в слякотную нервическую барышню, исходящую сентиментальностью и истерикой.
