Георгий Мартынов - Гость из бездны (сборник)
Афонин кивнул. Все ясно, спрашивать не о чем.
— Впрочем, — продолжал Иванов, — меня спас не только он. Стечение обстоятельств, совершенно непонятных к тому же. Мне приходилось, бывая в разведке, видеть расстрелы и повешения. Много слышал рассказов об этом. И не знаю другого такого случая. Почему не было ни одного солдата, если не считать шоферов двух машин, стоявших в отдалении? Человек пять офицеров, и только. А ведь нас, осужденных, было не меньше пятнадцати человек. Почему приговор приводил в исполнение один, да к тому же не немец? А когда прозвучала очередь автомата и мы все упали в ров, почему немцы не подошли убедиться, что все мертвы, и прикончить тех, кто остался жив? Обычно они поступали именно так. А тут просто сели в машины и уехали. Я знаю, потому что пули не задели меня и сознания я не терял. Упал инстинктивно. А потом оказалось… — Иванов приподнялся, голос его дрогнул, — оказалось, что все, понимаете, все остались живы!
Афонин молчал. Такого конца он не ожидал.
— Все упали, как я, инстинктивно. Ни один не остался стоять, хотя пули и пролетели мимо.
— Чем же это объяснить?
— Объяснить этого я не могу.
— Что было дальше?
— Что ж дальше! Где должен находиться наш отряд, я знал. Расстреливали нас на опушке леса. Осталось только углубиться в этот лес.
— Удивительный случай!
— Более чем удивительный.
— Вы хорошо запомнили черты лица?..
— Мерзавца, который нас расстреливал?
— Почему «мерзавца»? — сказал Афонин. — Он рисковал жизнью, стреляя мимо.
Иванов покачал головой.
— Если бы так, — сказал он. — Нет, я уверен, что он стрелял в нас, а промахнулся против своей воли. Достаточно вспомнить выражение его лица.
Капитан уже нисколько не сомневался, что слушал рассказ о Михайлове. Версия полковника Круглова как раз в том и состоит, что Михаилов — псевдоним. Настоящая его фамилия Миронов. Но Иванов не назвал фамилии «мерзавца»…
— Миронов воевал у вас в отряде, — сказал он как мог естественнее. — Как он себя вел?
Внутренне Афонин весь напрягся в ожидании ответа.
— Обыкновенно, как все, — ответил Иванов, и капитан вздохнул облегченно. Все в порядке! — От командной должности он отказался, так как был не строевым, а техником-лейтенантом. Ничем не выделялся, но и упрекнуть его было не в чем. Никаких подозрений не вызывал.
— При каких обстоятельствах он исчез? Вы говорили — пропал без вести.
— Не вернулся из боя. Такие случаи бывали часто. Мы не знали — убит он или попал в руки немцев. Таких мы заносили в графу «пропавшие без вести». Очень редко, но бывало так, что немцы не казнили партизан, попавших в их руки, а отправляли в лагеря военнопленных. В таком случае человек мог остаться жив.
— Чем же вы объясните, что человек воевал два года, ничем себя не компрометируя, а потом с «неистовой ненавистью», как вы сами сказали, расстреливал своих?
— Догадки не мое дело. Спросите у него самого.
Иванов снова закрыл глаза. Было видно, что он устал. Афонин почувствовал, что пора кончать разговор, — время позднее.
— Вам больше нечего добавить, Андрей Демьянович?
— А что добавлять? Извините за краткость, но тяжело было вспоминать.
— Спасибо за помощь!
Афонин поднялся.
— Вы меня еще вызовете? — спросил Иванов.
— Мы — вряд ли. А суд, вероятно, вызовет. Или следователь прокуратуры. Нет, не провожайте! Я сам закрою дверь. Заметил, что замок у вас автоматический. Спокойной ночи! И спасибо еще раз!
— Было бы за что!
Спускаясь по лестнице, Афонии слышал, как Иванов все же запер за ним дверь на ключ.
Шофер спал, привалившись к дверце машины. На улице никого не было.
Афонии приказал ехать в управление. Удивленный взгляд шофера привел его к сознанию действительности. Было больше двух часов ночи.
— Ко мне домой! — поправился он.
Нервы капитана были взвинчены. О том, что, в конечном счете, он оказался прав и ключ к тайне смерти Михайлова дал именно Иванов, капитан даже не вспомнил. Ему было не до таких мелочей.
История с расстрелом советских людей как будто объясняла многое, что было непонятно в поведении Миронова в отрядах Нестерова и Добронравова. В таком преступлении Миронов не мог признаться. Угрызения совести, возможно и отчаяние, привели к поискам смерти в бою.
Миронов знал, что ему нет и не будет прощения. Все это сходилось, и достаточно правдоподобно.
Самоубийство получало достоверное объяснение. Миронов не мог не узнать Иванова, комиссара, которого он расстрелял своей рукой. И можно себе представить впечатление, произведенное на него фамилией Иванова в указе Верховного Совета, перспективой встречи с «расстрелянным».
Все как будто становилось на место.
Но… как будто, не больше.
Все было логично, но только в том случае, если Иванов прав и Миронов — Михайлов не знал, что выпустил очередь автомата в воздух, никого не убив, если он промахнулся не намеренно.
Тогда ясно. Только тогда!
Но можно ли допустить, что опытный воин промахнулся с близкого расстояния, не задев ни одного человека?
Очень трудно!
А если это было сделано намеренно и только случайно не повлекло за собой казни самого Миронова, то все его поступки и поведение в отрядах Нестерова и Добронравова становятся еще более непонятными.
Оставался факт присутствия в номере Михайлова, непосредственно перед самоубийством, какого-то человека, передавшего ему пистолет «вальтер». Кто он и зачем передал этот пистолет?
Оставался психологически необъяснимый факт приезда Миронова — Михайлова в Москву для получения награды. Считать себя достойным ее он не мог и, безусловно, не считал…
Капитан чувствовал, что его ожидает беспокойная ночь, что ему не заснуть.
2
Афонин вообще не ложился. Остаток ночи он ходил по своей комнате, надеясь как-то свести концы с концами и прийти к какому-нибудь выводу в «деле Михайлова».
Увы! После рассказа Иванова это дело не только не прояснилось, как ему показалось сгоряча, а, наоборот, еще больше запуталось. Противоречия стали еще резче, еще необъяснимее.
Капитан ясно чувствовал, что не хватает какой-то зацепки, какого-то одного звена. Будь это звено, все стало бы ясно!
Есть ли оно у полковника Круглова?..
Афонин приехал в управление так рано, что пришлось ожидать более часа.
Круглов выслушал его, не перебивая ни единым вопросом или замечанием. Когда Афонин закончил свой доклад, полковник минуты три молчал, о чем-то думая.
