Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен
Ладно, в тесноте, да не в обиде.
– Вы что-то хотели нам сказать, Наденька? – надсадно заорал старый хрен, перекрикивая собственную звуковую завесу. – Говорите, не бойтесь, мы лаборанток не кушаем! Не кушаем, не слушаем, не подслушиваем! Ну-с?
– Она не лаборантка, – сказал Фима. – Она завлаб. Меня после суда на ее место прочат, а Надежду Викторовну – в замы.
Кажется, он хотел поговорить про этику и про ее отсутствие у местных заправил, но передумал.
Наденька достала коробок спичек, вынула одну, поковырялась в ухе.
Заговорила.
– Николай Эдуардович мне сейчас велел без лишнего шума вывести вас из центра. Нижними коммуникациями – под церковью, к дому священника. Там нас будет ждать машина с шофером, и я должна буду проследить, чтобы вас благополучно привезли в город. Но мы не поедем в город. Мы пересидим в доме священника некоторое время и, если повезет, выйдем наружу.
Она помолчала и добавила шепотом, который был отлично слышен всем:
– Сдаваться.
7– …вы ничего не понимаете. Вы шутите, улыбаетесь, вас водят, как слона в посудной лавке – осторожненько, заблаговременно убирая все ценное; вас водят на крючке, готовясь подсечь, а вы ничего, ну совершенно ничего не понимаете! И когда поймете, будет поздно, поздно, позд… нет, воды не надо, это не истерика.
Просто я очень боюсь.
Ефиму Гавриловичу, можно считать, повезло: он человека убил случайно, его даже не пришлось порукой вязать. И так не сбежит: угроза Первач-псов лучше любых запоров… А мы тут все хуже чем в цепях! Меня, когда заманивали, златые горы сулили, публикацию работ обещали, а потом, на вторую неделю – день рождения Николая Эдуардовича, все пьяненькие, один урод меня в манипуляционную затащил, с-скотина… короче, я спьяну его скальпелем. Там на столе скальпель лежал, будто нарочно. Оказалось: нарочно. Все нарочно – и день рождения, и скальпель, и смертник-насильник чуть ли не сам на лезвие артерией лег. Куда я теперь? к кому я теперь? Вне Малыжино защиты на день хватит, в лучшем случае, на два… а на смертную исповедь их люди в очередь поставят, да только не дождусь я своей очереди! Здесь сотрудники верные: одни с самого начала в курсе, другие теперь все равно никуда не денутся! Вам, небось, на ночь остаться предлагали? Коньячок, гостевые люксы, дым коромыслом…
Вижу, предлагали. После этого коньячка вам наши пенаты – дом родной. И захотите уйти, не сможете. Отличная гарантия: любого ренегата в самом скором времени скармливать психозу Святого Георгия. Тишь да гладь, и руки пачкать не надо – пусть даже они и без того по локоть…
Тут ведь все на крови построено! Порука – на крови, защита – на крови…
А двери-то всегда открыты настежь.
Скатертью дорога!
Николай Эдуардович мне сейчас сказал: «Все, Наденька, шутки в сторону! Эвакуация ценных сотрудников – машины с курсантами уже в пути, скоро здесь стрельба начнется». Видно, здорово мы кому не надо поперек глотки… ну да лиха беда начало, а конец всегда лих! Вытаскивай гостей по схеме Иф, а я с тобой на недельке свяжусь. Поняла?
Я все поняла. Врал он, в глаза глядел и врал. Такие, как он, завтра уже в какой-нибудь Бразилии-Португалии вермут кушают; а такие, как я, под забором с синим лицом и разрывом аорты. Ефим Гаврилович, вас это тоже касается, в полный рост… если, конечно, он и вам не соврал. В смысле, никакой вояка от ваших кулаков не помирал. Мало ли…
Так что хотите, оставайтесь здесь; не хотите – пошли. Мне терять нечего, я и одна уйду. Пересижу в укрытии, потом сдамся властям. Лучше живой в камере, чем дохлой на улице. А вы можете и машиной в город, вас шофер доставит. Видно, очень вы нашим шефам нужны, вас чище фарфоровой вазы берегут…
Выключите, пожалуйста, эти вопли.
Я все сказала.
Ой, мамочка, дура я, дура…
8В коридоре Наденька остановилась перед ничем не примечательным участком стены и просто провела рукой по шершавой, грубо окрашенной поверхности. Тихое гудение, и перед нами открылся темный проход. Нет, уже не темный! Внутри послушно вспыхнули лампы, освещая дорогу.
Готический роман «Проклятие монаха»! Потайные ходы, подземелья… плюс электрификация.
– Любопытно… – бормочет сзади Ерпалыч. – Это Голицыны были столь предусмотрительны, или теперешние хозяева постарались?
Однако любопытство бывшего начлаба МИРа остается неудовлетворенным. Наденька коротко бросает: «Идите за мной», – и мы углубляемся в туннель.
Следующую дверь (копия той старушки, за могучей спиной которой в Дальней Срани обитает мой Миня; только помоложе) Надежда открыла Лелевым способом: приложила руку к замку, пауза, щелчок – и толстенная бронеплита мягко ушла в стену.
Минутой позже она встала на место за спиной ехавшего последним Фола.
– Это не Голицыны! – счастливо сообщает Ерпалыч. – Кладка явно современная.
В этот момент он очень смахивает на Фиму, способного перед дверью в кабинет дантиста с увлечением рассказывать о всяких биохимических прелестях. Нет, зуб даю, у ученой косточки мозги устроены как-то не по-людски.
С вывертом.
Впрочем, я им всем большой привет передавал. Только выверт в другую сторону.
Впереди в потолке темнеет люк, из чрева которого свисает ржавая лестница: железная дорога в никуда.
Поручни шпалами уходят вверх, во мрак.
– Если нам сюда, то кентавры тут не пролезут, – сообщаю я Наденьке.
Немедленно поступают Папочкины опровержения.
Фол молчит; задрал косматую голову и прикидывает.
– Нам дальше. Это выход в заброшенную церковь. Кстати, надо бы кого-нибудь послать наверх – осмотреться.
– Я полезу! – тут же оживляется Фимка.
– Ты гляди там, чтоб самому не засветиться! – напутствует Фол скрывающегося в люке доктора наук, а Папа тем временем ненавязчиво оттесняет от лестницы Молитвина Иеронима Павловича, явно вознамерившегося последовать за Фимкой. Вот уж воистину: седина в бороду – бес в ребро!
Партизан-любитель, понимаешь…
Когда я уже начинаю подумывать: не вознестись ли мне вслед за Фимочкой, дабы, невзирая на наличие черного пояса, загнать его пинками обратно? – над головой наконец слышится металлический скрежет, и через пару секунд доктор биохимии сваливается буквально нам на головы.
– Тишь да гладь, да Божья благодать. Никого не видать.
– И давно пора поддать!
Это Ерпалыч.
