Конни Уиллис - Книга Страшного суда
— Позову, — пообещала Эливис и растерянно оглянулась на Киврин. — Приведите отца Роша.
— Что такое?
Он соборовал Агнес сразу как только она заболела, лягающуюся и молотящую руками, будто в припадке, и с тех пор девочка его не подпускала.
— Леди Эливис, вы тоже больны?
Эливис покачала головой.
— Что я скажу супругу, когда он приедет?
Она уложила руку девочки вдоль тела, и только теперь Киврин осознала, что Агнес мертва.
Киврин обмыла крошечное тельце, превратившееся в почти сплошной фиолетовый синяк. Там, где Эливис держала ее за руку, кожа совсем почернела. Девочку будто избивали. «Так и есть, — подумала Киврин. — Избиение младенцев. Замучили и убили».
Сюрко и рубаха Агнес заскорузли от рвоты и крови, а повседневное полотняное платье давно пошло на повязки. Киврин завернула малышку в свой белый плащ, и Рош с мажордомом похоронили ее.
Эливис на похороны не вышла.
— Я должна остаться с Розамундой, — отказалась она. Розамунде Эливис ничем не могла помочь, та по-прежнему лежала будто заколдованная, и Киврин боялась, что жар как-то подействовал на клетки мозга. — И Гэвин может приехать.
Стоял сильный холод. Рош с мажордомом тяжело отдувались, опуская Агнес в могилу, и Киврин злилась, глядя на клубы пара, валившие у них изо рта. «Она ведь легче пуха. Одной рукой можно поднять», — думала Киврин с горечью.
При виде могил в ней тоже закипала злость. Погост переполнился, и все меньше оставалось места на том куске луга, который освятил Рош. Могила леди Имейн примостилась почти рядом с погостной дорожкой, а мажордомову младенцу отдельной могилы не досталось вовсе, даром что крещеный, — отец Рош разрешил похоронить его в ногах у матери. И все равно места не хватало.
«А как же младший сын мажордома? — язвила Киврин в пустоту. — И клирик? Их куда хоронить? Чума должна уносить от трети до половины населения. Не всех разом».
— Requiescat in расе. Amen, — произнес Рош, и мажордом принялся закидывать крохотный сверток комьями мерзлой земли.
«Вы были правы, мистер Дануорти, — думала Киврин с горечью. — Белое слишком маркое. Вы во всем оказались правы. Вы отговаривали меня, предрекали всякие кошмары и ужасы. Все так и вышло. И вам теперь не терпится сказать: „Я же предупреждал“. Только вам это не удастся, потому что я не знаю, где переброска, а единственный человек, который знает, наверное, погиб».
Она не стала дожидаться, пока мажордом засыплет Агнес землей, а Рош закончит точить лясы с Богом. Клокоча от гнева, она зашагала через луг, злясь на всех подряд — на мажордома с его лопатой, которому лишь бы могилы рыть; на Эливис, что не удосужилась выйти; на Гэвина, что никак не вернется. Никто не идет. Никто.
— Катерина! — позвал Рош.
Она обернулась, и он подбежал, выдыхая клубы пара.
— Что? — буркнула Киврин.
— Мы не должны терять надежду, — веско заметил он.
— Почему нет? — взорвалась Киврин. — Скоро подвалит к восьмидесяти пяти процентам, а это только начало. Клирик умирает, Розамунда умирает, все перезаразились. На что я должна надеяться?
— Господь не оставил нас бесповоротно. Агнес теперь спасена, ведь она в Его руках.
«Спасена, как же. В земле. В холоде. В темноте». Киврин уткнулась лицом в ладони.
— Агнес на небесах, и там чуме ее не достать. Ибо ничто не может отлучить нас от любви Божией, ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни настоящее…
— Ни будущее, — проговорила Киврин.
— Ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь. — Рош мягко накрыл ладонью ее плечо, будто совершая помазание. — Своей любовью он послал тебя на помощь нам.
Киврин сжала лежащую у нее на плече руку Роша.
— Мы должны помогать друг другу.
Они постояли не шевелясь, а потом Рош сказал:
— Я пойду звонить в колокол, чтобы душа Агнес свободно вознеслась на небо.
— А я посмотрю Розамунду и остальных.
Эливис, якобы оставшаяся ухаживать за Розамундой, лежала на тюфячке Агнес, сжавшись в комок и завернувшись в свой плащ, не сводя глаз с двери.
— Быть может, его коня похитили бегущие от чумы, — предположила Эливис. — И поэтому он все не едет.
— Агнес похоронили, — обронила Киврин холодно, пробираясь в выгородку к Розамунде.
Та пришла в сознание. Посмотрев исподлобья на опустившуюся рядом Киврин, девочка потянулась к ее руке.
— Розамунда! — У Киврин защипало от слез в носу и в глазах. — Солнышко, как ты себя чувствуешь?
— Есть хочется. Отец приехал?
— Нет пока. — Киврин вдруг показалось, что он действительно еще может приехать. — Сейчас принесу тебе бульона. А ты лежи, не вставай без меня. Ты очень сильно хворала.
Розамунда послушно закрыла глаза. Они выглядели менее запавшими, хотя под ними по-прежнему темнели синяки.
— Где Агнес? — спросила она.
— Спит, — ответила Киврин, отводя со лба девочки спутанные волосы.
— Хорошо. А то уморит всех своими криками и беготней.
— Я схожу за бульоном. Леди Эливис, у меня добрые вести! — воскликнула она радостно. — Розамунда очнулась.
Эливис приподнялась на локте и рассеянно посмотрела на дочь, словно думая о другом, а потом снова улеглась.
Киврин встревоженно пощупала лоб Эливис — теплый. Правда, у нее самой руки холодные с улицы, не поймешь.
— Вы больны?
— Нет, — ответила Эливис так же рассеянно. — Что я ему скажу?
— Скажете, что Розамунда поправляется.
Теперь Эливис, кажется, вняла. Поднявшись с тюфяка, она села рядом с Розамундой. Но когда Киврин вернулась из кухни с бульоном, Эливис уже снова скорчилась на тюфячке Агнес под меховым плащом.
Розамунда спала — обычным, не мертвым сном. Восковая желтизна растаяла, хотя скулы по-прежнему остро торчали под натянутой кожей.
Эливис тоже заснула — или притворилась спящей. Клирик, пока Киврин ходила за бульоном, успел сползти с тюфяка и наполовину перелезть через заграждение. Когда она попыталась стащить его обратно, он замолотил руками. Пришлось звать отца Роша, чтобы тот его утихомирил.
Правый глаз его начал вытекать, разъедаемый чумой изнутри, и клирик отчаянно пытался его выцарапать.
— Domine Jesu Christe, — орал он, — fidelium defunctorium de poenis infermis!
Господи Иисусе Христе, избави души верных от мук адских.
«Да, — поддержала Киврин, пытаясь ухватить судорожно царапающие руки. — Избави его побыстрее».
Она снова перерыла медицинский ларец Имейн, ища какое-нибудь болеутоляющее. Опия не обнаружилось — да и рос ли в Англии 1348-го опиумный мак? Отыскав несколько оранжевых шелестящих клочков, слегка напоминавших маковые лепестки, Киврин опустила их в горячую воду, но выпить отвар клирик не смог. Его рот превратился в одну большую язву, а зубы и язык покрывала корка запекшейся крови.
