Александр Зорич - Время — московское!
— Десять старушек — рубль? — спросил я.
— Ага, — степенно кивнул он. — От самого Торжка с собой везу, для геноцида мирного населения Конкордии.
— Нет, правда, на кой черт?
— Топор — первейший друг бортмеханика. — С этими словами Неизвестнов указал на потолок.
Там были вырублены два основательных куска внутренней обшивки, под которыми обнажилась хитроумная анатомия вертолета. В глаза бросились две свежие скрутки на кабелях и заплатка на маслопроводе.
Итак, «Нейстрия» дымила на полкосмодрома.
От «Тюрингии» мало что осталось.
Один наш трансмутационный излучатель, заявленный Пантелеевым, был уничтожен. Другой обесточен. Соединить исправный излучатель с исправной энергостанцией наши специалисты не успевали.
Ядерный зонтик над Керсаспом схлопнулся, едва успев раскрыться. Нечем было возбудить глюонное поле на расстоянии в сотни и тысячи километров, нечем разобрать атомы ядерных зарядов на инертный свинец и сопутствующие легкие элементы…
Можайский примерялся к посадочной площадке.
По всем сетям прошло предупреждение о начале атомной атаки «манихейских» фрегатов.
И если только принимать заявление Пантелеева за чистую монету, всем нам была крышка.
— Послушай, какая еще атомная тревога? — спросил Цапко. — Это чего, серьезно?..
— Расслабься. Ничего не будет, — ответил я.
Не был я уверен в своих словах на сто процентов. Но на девяносто восемь — был.
— То есть? Они что, по-твоему, дурнее тебя?
— Они умнее меня. Гораздо умнее. Пантелеев вообще гений. Именно поэтому ничего не будет.
— Сейчас взорвется термоядерная бомба? — стараясь выражать, как пишут в романах, «само спокойствие», осведомилась Ада.
— Да не взорвется.
— А что по-твоему? Наши смогут перехватить и сбить все торпеды и ракеты до последней? — предположил Цапко.
— Это вряд ли.
— Лейтенант, для меня, пожалуйста, тоже, — встревожился Можайский. — Изложи. А то вот же, «Нейстрия» с «Тюрингией» — того… А Пантелеев говорил…
— Давайте для начала сядем, — предложил я. — Не хочу отвлекать вас в эту ответственную минуту. Тут такая суета повсюду…
Цапко, Ада и Неизвестнов посмотрели на меня с бескрайним недовольством. Но поскольку предложение мое звучало весьма здраво, промолчали.
Мы сели. Вылезли из вертолета. Повсюду завывали сирены, но небеса на нас пока не упали. И с каждой секундой крепла моя уверенность в своей правоте.
— В общем, — сказал я, — версия такая. Излучатели системы «Nigredo» нас сейчас прикрывают. Очень хочу надеяться, что сработают они исправно. Только их никогда не было на «больших Гансах». Атомная тревога, само собой, объявлена, потому что порядок такой. Но все офицеры, посвященные в главную тайну операции «Москва», знают, что ни один ядерный взрыв не прогремит.
— Ну и где же они, эти излучатели?! — Неизвестнов театрально взмахнул топором.
— Ha другом носителе. Я уверен, что адмирал Пантелеев сказал правду и нам действительно удалось втиснуть два, а может, и больше излучателей и ТЛ-энергостанции для них — хотя я и не знаю, что это за энергостанции — в мобильные носители. Но только носителями этими стали вовсе не знаменитые европейские транспорты. А, я полагаю, четыре крепости типа «Кронштадт». Которые сейчас и находятся благополучно на орбите Паркиды под сильнейшей охраной, где изображают из себя фиктивную «универсальную базу снабжения».
— Я ничего не поняла. Но, надеюсь, среди нас нет конкордианских шпионов, — сказала Ада с нервным смешком.
— А я надеюсь, что это уже не важно, — сказал я.
По внутрикорабельной трансляции был объявлен сбор в инструктажной.
В коридоре меня встретил плакат с удалой надписью: «Дали прикурить!»
Сосредоточенный танкист тянулся сигаретой к зажигалке бойца мобильной пехоты. Пехотинец улыбался бодро и зловеще. На заднем плане дымились руины конкордианского города. Бросался в глаза обломок гигантской статуи — бородатая голова кого-то из почитаемых в Конкордии властителей древности. То ли ассирийского царя, то ли персидского шахиншаха.
Руины были невиданной красы и мощи. Такой ракурс и в Хосрове нелегко было бы найти… Ну а уж на Паркиде и вовсе невероятно — по причине полного отсутствия капитального гражданского зодчества. Виденные мною рабочие городки выглядели, мягко говоря, иначе. А в разрушенном виде… Ох, промолчу.
Я оглянулся по сторонам и, удостоверившись, что никого нет, понюхал плакат.
Как и следовало ожидать, отпечатали его не сегодня.
И не вчера.
И, подозреваю, даже не месяц назад.
Дальше плакаты начали попадаться все чаще, пока на главной палубе мне не встретился Белоконь с пустой тубой.
В руках он держал последний агитшедевр, примеряясь, куда бы его влепить посподручнее.
Вот должность у человека! Хороший, боевой комэск, а такой ерундой должен в служебное время заниматься… Будто бы нельзя какого-нибудь мичмана из запасников запрячь.
Да и можно, наверняка можно. Белоконю просто нравится.
— О, Пушкин, привет. Хочешь плакатик на память?
— О чем память, тарщ старлейтн? Какой славный град супостата увековечен на сем творении?
— Град?.. Есть образы, Пушкин, которые надо понимать расширенно.
— Есть понимать расширенно. Но не рано ли празднуем дачу прикурить, а? Сейчас как двинут нас на Вэртрагну, навоюемся так…
— Ты логику момента лови, лейтенант. В инструктажную вызов слышал?
— Оттого и здесь.
— Ну вот и подумай. Ты ведь умный. Говорят, даже пантелеевскую стратегему с трансмутационными излучателями выкупил. Пока все непосвященные молились.
— Я тоже молился.
— Ну и я… Короче, вот тебе плакат, пока я добрый. На инструктаже меня не будет, улетаю я по срочному вызову. Так что до встречи. Больших звезд тебе, Александр.
— Больших звезд, Андрей.
Мы обменялись рукопожатиями и разошлись каждый своей дорогой.
Я пришел в инструктажную одним из последних.
Там яблоку было негде упасть. Кроме летного состава, почему-то пригласили всех старших техников и офицеров экипажа «Дзуйхо», кроме вахты.
— Быстрее, быстрее, — поторопил меня Бердник с забавной интонацией — преподавательской, не командирской. И я почему-то подумал, какой замечательный из него получился бы препод по тактике, а то и начфакультета…
Рядом с Бердником с видом торжественным и строгим стоял Кайманов — единственный из всех, кто невесть зачем вырядился в парадную форму.
Народ в инструктажной вполголоса переговаривался, распространяя равномерное, уютное гудение. Из знакомых лиц я заметил Цапко, Кожемякина и Румянцева, которому что-то втолковывал Лучников, округло утюжа воздух ладонями. Я прямо так и слышал, как он описывает собачью свалку в воздушном бою: «А вот тут я так…»; «Он, гад, это пятой точкой почувствовал…»; «Дал влево…»
— Кхм… Так. Товарищи, прошу внимания, — начал Бердник и воцарилась космическая, вакуумическая тишина.
— Получена информация из Кремля… Ну, так сказать из Кремля, сами понимаете…
Бердник заметно волновался.
— Информация… На имя адмирала Российской Директории Пантелеева. На основании этой информации главкомом отдан приказ номер двести пять.
«Неужели ядерный удар возмездия? Сперва — массированные налеты на клонские излучатели системы «Nigredo»… Затем — «Изделие Конус»… Меркулов оказался прав?!»
— Чтобы текст приказа был понятнее, надо разъяснить суть информации… Двое суток назад Конкордии при посредничестве дипломатов Большого Мурома были предложены условия мира. Условия простые: они освобождают все оккупированные территории и отдают нам Паркиду… как бы в бессрочную аренду, но, чтобы было ясно, речь идет об аннексии. Обмен пленными, выдача военных преступников — это само собой. Также для Конкордии устанавливаются квоты на вооружения, а все ядерные арсеналы полностью передаются нам. Тоже формулировка такая забавная… — Бердник усмехнулся. — «На бесплатное складское хранение с правом получения во временное пользование тактических боезарядов в случае необходимости парирования угроз типа «фактор К». Примерно так… Вчера вечером из Хосрова был получен положительный ответ. Сегодня в шесть часов утра по универсальному времени произошло подписание предварительного документа о перемирии. Так что мы с Конкордией больше не воюем.
Бердник с облегчением перевел дух.
— Ну а текст приказа двести пять вам зачитает товарищ Кайманов.
Каперанг огласил достаточно пространный приказ, общая суть которого сводилась к тому, что в клонов стрелять больше не надо. Потому что они в нас стрелять больше не будут. И как именно мы друг в друга стрелять не будем.
Когда Кайманов дочитал, целую минуту ничто не нарушало воцарившуюся тишину.
