Михаил Харитонов - Рассказы (сборник)
Мы искали их по дому и в саду — их не было. Саша и не особенно усердствовал; похоже, он уже понял, где они, да не хотел почему-то, чтобы я видел… ну да ладно. Сашок, извини, я отойду, или где у вас тут можно? Я поплёлся к забору; Саша побежал домой. Когда я вернулся, он укладывал сестёр. Они не давали себя раздеть, щипали друг друга, визжали, — я было хотел помочь, но тут они поутихли и мы ушли в сад курить.
На этот раз он застелил мне диванчик у себя в комнате. Погасили уже свет, но ещё долго разговаривали в темноте: мне спать не хотелось, да и ему, кажется, тоже… он только всё время был чем-то отвлечён. Знаешь, у нас опять хуже стало. Давай не будем об этом, Мать об этом только и говорит, сил нет, извини. Я тут ничего… читаю всякое. Как Настя? Уже уехала? Не представляю… Что? Терпеть не могу. Как ты его можешь выносить? Вот и я. И я тоже.
Мы ещё поговорили, потом согласились, что пора бы и баиньки. Саша скоро заснул. Я опасть захотел на двор, одеваться не стал и тихо вышел. Там было холодно и темно. Когда вернулся, то заметил под крыльцом свернувшуюся колечком собаку. На веранде было ещё темнее, чем снаружи. Я пробирался к тамбуру, когда услышал шаги и тут зажёг свет.
В дверях стояли сестры — почти голые, прямо из постели. Младшая несла в руке собачий намордник и какие-то ремешки. Они совсем не испугались. А, это ты. Пошли с нами, не то крик подымем, Саша тебя прогонит. Ты его не знаешь, он гад, он мамы только боится. Да тихо ты! разбудишь; пойдём.
Они, как вышли, попрыгали с крыльца; собака проснулась, бесшумно поднялась на лапы… девочки её хватали, она не лаяла, а только вырывалась, это была осторожная и злая возня… эй, ты, дурак, чего стоишь, помоги, не кусает, ему голову держи — я неловко взял за спину — надевай, надевай, не даётся, вот! вали, вали его! здесь будем? — тут пёс вырвался и убежал. Ты, дурак, это ты его выпустил! Ладно уж, молчи, знаем… пошли к нам.
Я вошёл в ихнюю спальню, они тут же закрылись на ключ, стали шёпотом ругаться, не давали мне уйти. Хихикали, оттесняли меня от двери, и тут я понял, что они хотели сделать тогда. Я сказал, что их ненавижу.
Они всё сообразили сразу. Никуда ты не пойдёшь, а то закричим. Он опять не дался, он нас боится.
Старшенькая гадливо усмехнулась:
— Ну да. А что б мы тогда интересовались тобой, самым противным?
На следующее утро они всё рассказали Саше. За завтраком мы не разговаривали. Потом он пошёл мыть посуду, и я остался один. Ещё через час он подошёл ко мне и сказал, чтобы я уезжал. Я отправился собирать вещи. Собирать-то и нечего было. Когда я складывал куртку, на веранду вошли сестры. Они были после купания, мокрые, загорелые и весёлые; старшая несла водяную лилию, болтался стебелёк…
Пошли к нашим! Ты чего? — они болтали, не глядя друг на друга. — А хлеб будем печь! Пошли хлеб печь! Да ну, я его не ем. Да, ты не ешь, а помнишь во вторник, ты больше всех ела! А этот чего тут копается? Так Сашка его выгнал. Аа. Пошли к тёте! Не, у ней гости были, она не будет. Пошли хлеб печь!
Я не нашёл у себя в куртке денег и понял, что сестры меня обобрали. Ехать… уже пора, но на какие шиши?.. а Саша мне ведь не даст. Кажется, я решился просто уйти, может, попутка… нет… меня больно ущипнули за руку.
Сестры показались мне очень высокими. Тихо ты, дурак. Сиди. Можешь оставаться. Мы ему велели тебя оставить. Деньги мы взяли. Забудь их, дурак. Мы. тебе говорим. У тебя потом ещё больше будет. Он даст. А мы скажем, что у тебя взяли, он тебе вернёт. Не сейчас. У него сейчас нет. Мать приедет, у неё возьмёт. Куда тебе? останешься. Ночью приходи. Ты не понял? мы тебе велели; как скажем, так и будешь ходить. Наш гавнюк тебя разбудит. Мы ему сказали тебя разбудить. Хватит, пошли, он всё понял.
Через минуту вошёл Саша. На меня не глядя, сказал, что я опоздал и что поеду вечером. И ты… не тяни, пожалуйста. Я ничего не понял; да… сестры мне сказали, что ты… мне уехать или что?
О господи, конечно уехать! Они тебе это сказали? Это ерунда. Ничего они мне не говорили и такого сказать не могли. Не надо ещё и врать. И про деньги тоже. Если хочешь, пойду и тебе дам на дорогу. Матери моей потом вернёшь. Они мне этого не говорили. Не надо всё сваливать на них!.. Он пошёл куда-то к себе, вернулся, сказал, что денег у него нет и чтобы я уезжал. Ещё что-то хотел добавить, вдруг кинулся к двери, послышался топот — а, они опять подслушивают.
Не помню, как прошёл день; деться было мне некуда. Вечером я отправился, не прощаясь, да никто и не стал бы провожать. И вышел за калитку… качнулась тяжёлая ветвь и коснулась моего лба. Не оглянувшись, я представил себе их дом: он почему-то показался мне очень маленьким, белой коробочкой с высокой двускатной крышей, и тут же — сад, молодые деревья… правды, конечно, на всех не хватит, но мне показалось, что за спиной моей был рай, о котором никогда не устану мечтать; ах, они ещё будут купаться и собирать ягоды, и печь хлеб у друзей… Я шёл медленно, и когда вышел уже на дорогу, то не мог смотреть по сторонам. Саше пришлось окликать меня дважды.
Слушай, я тебя уже сколько жду. Я от них еле убежал. Ты меня извини, конечно. Тебе бы… ну я знаю. У меня просто денег нет, а так я б дал, ты поехал бы себе… Ты прости, придётся тебе ещё тут пожить, пока мать не вернётся. Я просто не знаю, как я виноват, ну ты пойми, какое у меня положение. Что ты! Это я тебя выгнал?! Да оставайся хоть на сколько, я же… так ты не хочешь уехать? А… ну это я перед ними. Если б ты сам захотел, они б тебя не отпустили, и я бы ничего не сделал. Сам уже всё понял. Деньги я видел. Они при мне их взяли. Нет-нет, ничего они мне не приказывали! вот этого действительно не было, это они тебе наврали. А как же ты пошёл? Я-то всё надеялся, что у тебя ещё есть, и ты сможешь добраться… а это- так, чтоб они не подслушали7 Нет? Значит, нет? Я как увидел, что ты уже…, так побежал… тут короткая тропинка есть, пошли… Я только и жду, когда мы отсюда уедем, дни считаю, всё много остаётся. Мать вернётся скоро, так это вообще будет кошмар. Осторожно, тут канава, дай руку.
Ночью он разбудил меня: тронул рукой и сразу притворился спящим, но я знал, что это он.
Поди сюда. Эй, дурак, поди сюда. — Я положил не откликаться на такое, и вообще я перестал бояться девочек, увидев, как Саша избил старшую до синяков, а та только визжала и пыталась удрать. — Ну подойди, поговорить надо. — И всё-таки я их боялся, очень боялся. — Слушай: Саша на чердак полезет, мы лестницу уберём, ты сразу иди в дом, туда, к нам. Когда мы тебя отпустим, поставишь лестницу, а ему скажешь — не видел.
Не будет он ничего кричать: маленький проснётся; ему очень надо. Посидит там и всё; тебе-то что? этот гад тебя из дому выгнал, тебе мало? скажем, чтоб выгнал.
