Андрей Синицын - Eurocon 2008. Спасти чужого
– Ради него? – Брюхо наконец-то обратил внимание на ребенка.
– Да, ради него.
– Открой малышу лицо, – неожиданно попросил толстяк.
Гаруса, не колеблясь ни секунды, откинула мех и позволила Большому Брюху изучить спящего младенца.
– Когда-нибудь я обглодаю твои кости, малыш, – после длинной паузы произнес Орвар. – Но не сегодня. И не завтра. – Брюхо поднял взгляд на женщину. – Он чужой тебе, Гаруса. Он человек.
– Он ребенок, – твердо сказала нигири. – У детей нет национальностей и рас.
– Для матерей.
– Я мать.
– Неужели?
– В Мышиных горах живут три моих сына.
– Настоящих сына, – уточнил толстяк.
– Настоящих, – подтвердила женщина. – Но этот – тоже настоящий. – Гаруса не хотела продолжать говорить, но... Но вдруг поняла, почувствовала, что Орвар должен знать: – Он настоящий, потому что когда-то мне предсказали, что я умру за своего четвертого сына.
И Большое Брюхо отступил. Сделал шаг назад, раскрыл рот и долго, почти минуту смотрел на колдунью, прежде чем заорать:
– Ты не беременела? Да?! Отвечай! Ты родила троих сыновей и остановилась. Да?! Ты...
– Теперь все неважно. – Нигири устало махнула рукой и улыбнулась, глядя на спящего малыша. – Он мой четвертый сын, Орвар. Он мой ребенок.
– По какому праву?
– Я его мать.
– У него есть мать!
– Она от него отказалась.
– Еще нет.
Это случится через два месяца. Подозрения перерастут в уверенность, человеки поймут, что ребенок обладает способностями к магии, и его убьют. Потому что таков закон. Человеки хотят быть одинаковыми, они боятся магов, боятся, что не смогут их контролировать. Простые человеки опасаются, что маги наведут на них порчу, короли – что маги отнимут у них власть. И поэтому есть закон.
Любой, кто способен к магии, должен умереть.
Детей сжигали на кострах, но прежде... прежде матери должны были отказаться от них. Оставить их без защиты, без любви. Оставить их один на один со сворой человеков, которые назвали свой страх праздником Отиг. Перед смертью малышей лишали всего. Потому что до тех пор, пока за обреченного младенца кто-то готов отдать жизнь, казнь является убийством.
– Он будет магом, – пробормотал Орвар, вновь уставившись на малыша. – Сильным магом. Но если... – Брюхо осторожно протянул руку, его палец прошел сквозь мех и коснулся руки ребенка, оставив на коже малыша черную родинку. – Если когда-нибудь ему потребуется помощь, он ее получит.
И отвернулся. От нигири отвернулся, пытаясь скрыть выражение, появившееся на плоском лице. Но женщине не нужно было видеть, ей достаточно было уловить интонацию, чтобы все понять: Орвар Большое Брюхо, безжалостный Повелитель Кладбищ, бессмертный пожиратель плоти и один из сильнейших порождений Тьмы только что узнал, что такое мать. И теперь хотел понять: что это – быть отцом.
Под снежным шатром стояла семья: нигири, ночная тварь и человек. Мать, отец и их сын.
– Спасибо, – прошептала Гаруса.
– Я сделал это не для него, – глухо пробубнил Орвар, впиваясь зубами в мясо. – Я сделал это для тебя.
На женщину он по-прежнему не смотрел.
– Я и говорю: спасибо.
Вернувшись к привычному занятию, Брюхо успокоился. Он сожрал рябчика, тут же получил следующую порцию – целого поросенка, – и в голосе появилась прежняя уверенность.
– Так что же ты хочешь, Гаруса, убившая себя ради четвертого сына? Чего ты хочешь за остатки магии, которая тебя не спасет? Вылечить козла, чтобы он отыскал дорогу домой и принес в него младенца?
– Не получится, – покачала головой женщина, приговаривая к смерти верного Бразара. – Мороз крепчает, а идти еще довольно далеко. Ребенок не переживет дорогу. Рядом с ним должен быть кто-то, кто согреет его теплом своего тела. Кто будет слушать его дыхание.
– Но и перенести тебя в горы я не могу.
– Не можешь или не хочешь?
– Я не позволил Расмусу убить тебя, придумав эту игру, – объяснил Орвар. – Но нарушить правила не имею права: я помогу тебе, он – твоему преследователю.
– Расскажи мне о Леннарте, – попросила Гаруса. – Ты не видишь будущего, зато хорошо знаешь прошлое. Кто этот наемник?
– С его помощью я получил много пищи, – осклабился Большое Брюхо. – Остальные его характеристики ты слышала: туповат, но честен. Упрям. Хороший воин. Леннарт мечтал стать рыцарем, но кто же посвятит простолюдина? Он немного озлоблен, но в глубине души еще надеется на чудо.
– Почему он Изгой?
– Потому что не такая скотина, как остальные человеки.
– Почему он рискнул погнаться за мной накануне Отига?
– Потому что ему сказали, что ты украла ребенка.
– Для него это важно?
Орвар не ответил. Оторвал кусок мяса и принялся жевать, выразительно глядя на Гарусу: разве и так непонятно?
– Леннарт мечтал стать благородным рыцарем... – задумчиво протянула нигири.
– Да, – подтвердил толстяк.
– Честь для него не пустой звук.
– Возможно.
– Пытаясь спасти ребенка, он не испугался Отига...
Решение пришло внезапно. Обрушилось лавиной, захватило разум и твердо заявило: «Я – правильное!»
– Я знаю, что потребовать за остатки магии, – решительно произнесла Гаруса. – Наложи на ребенка чары на остаток пути: пусть любой, кто его увидит, принимает его за сына моего народа.
Несколько секунд толстяк обдумывал слова женщины, а потом вдруг заржал. Не засмеялся, не захихикал, а именно заржал. Как конь. Как человек, услышавший невероятную шутку.
– Ты умна, Гаруса! Этот кретин Углежог даже не представляет, насколько ты умна!
– Ты сделаешь?
– Разумеется! – Он вытер слезы рукавом собачьей шубы: – Я сделаю, Гаруса, я все сделаю. И... – Орвар помолчал. Стал серьезен. И даже проникновенен. – Я ведь по-разному могу грызть. Могу дробить каждую косточку, причиняя невыносимые страдания. А могу лишь коснуться, собирая ненужную больше плоть. Твои кости я обглодаю очень аккуратно, Гаруса. Ты ничего не почувствуешь, ты просто уснешь. И еще я дам знать твоим родичам, они позаботятся о твоем четвертом сыне.
– Это больше, чем я просила.
– Это все, что я могу для тебя сделать.
* * *
Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.
Дрожащими, в один миг ставшими непослушными пальцами Леннарт развернул первый слой многочисленных одеял и увидел беличьи ушки с пушистыми венчиками кисточек и синие, точно тысячелетний лед Грейсварангена, глаза.
Ясные, незамутненные глаза маленького нигири.
