Евгений Брандис - Незримый мост
Мой взгляд заметался от картинки к озеру, от озера к картинке. Мозг работал лихорадочно, подбирая воспоминания, выискивал их в захламленной кладовой памяти: сообщения инопланетян, отличие их формы мышления от нашей., Рассуждения еще выстраивались в логическую цепь, а интуиция уже сделала свое дело: поймала главное, сравнила с аналогией, подала из кладовой в лобные доли, расчленила и собрала. И я помчался сломя голову назад, к комнате, на которой белела табличка «А. Семин». Если моя догадка верна, то Алик забыл там несколько книг из своей коллекции, причем вполне определенных книг…
Я влетел в комнату, где когда-то жил мой земляк, и увидел на полке книги. Блестели золотом надписи: «Остров сокровищ», «Собака Баскервилей», «Убийство на улице Морг»… Да, именно те, что я предполагал… Алик обладал знаменитой коллекцией детективов. По рассеянности он забывал свои книги в самых разных уголках Солнечной системы. По этим книгам можно было безошибочно отыскать его следы.
А ведь форма мышления гостей была совсем иной, чем наша. И технические возможности иные…
Так вот она — разгадка! Замызганные, затасканные слова «роковая случайность». Мы уже давно научились воспринимать их юмористически. Но вот она свершилась — эта самая роковая случайность — и контакт двух цивилизаций не состоялся. Гости поспешили убраться подальше от нас. Я представил их ужас, их отвращение — и причину всего этого, и мне стало смешно, хоть смешного, в общем-то, было мало. А уж Алику Семину и вовсе будет не до смеха, когда его персональное дело рассмотрит Совет.
Многих он когда-то подводил своей рассеянностью. Однажды он забыл в аэробусе ключ от нашей комнаты, и мы двое суток не могли в нее попасть…
Я услышал осторожные шаги у двери. Осторожные, но не робкие. Это были шаги человека, уверенного в себе и в том, что зверь попал в западню. На миг они замерли у дверей, а затем стали удаляться: с другой стороны послышались шаги нескольких людей.
Двери распахнулись, и вошли мои товарищи с корабля.
Штурман Стронг с явным облегчением воскликнул:
— Он жив и невредим!
Бортинженер поспешил наброситься на меня с вопросами:
— Что здесь происходит? Маскарад? Какие-то…
Он умолк на полуслове. Издали донеслась песня, знакомая из книг многим из нас с детства:
Тринадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо-хо, и бутылка рома!
Затем прозвучал властный голос:
— Именем закона вы арестованы!
Выстрелы, шум драки, выкрики, стоны…
И вторично:
— Именем закона!
Шаги в коридоре… Шаги двух человек, приближающихся к двери с двух сторон. И вот затихли у самой двери…
Штурман Стронг направил пистолет на дверь. Я успокоительно положил руку ему на плечо и крикнул:
— Входите, мистер Шерлок Холмс! Входите, мистер Нат Пинкертон! Милости прошу!
Они появились в комнате точно такие, какими мы знали их по книгам и кинофильмам. Один — высокий, могучий, с бульдожьей челюстью, второй — гибкий, с тонкой талией, проницательным взглядом и неизменной трубкой.
— Поразительно! — воскликнул Шерлок Холмс. — Как вы узнали, что это я вышел на ваш след?
— Я вас вычислил. — Смех разбирал меня: это была реакция на пережитый страх.
Штурман Стронг укоризненно посмотрел на меня и покачал головой: дескать, как не стыдно вспоминать такие старые анекдоты. А нетерпеливый Нат Пинкертон, двигая бульдожьей челюстью, вскричал:
— Но кто объяснит, как мы очутились здесь, что это за странный дом и кто вы такие?
— Я объясню.
Спокойный тон моего ответа утихомирил неустрашимого Ната настолько, что он даже поставил на предохранитель свой пистолет.
— Причиной всей этой кутерьмы послужила рассеянность одного человека, и отдаленных последствий ее мы не можем и предугадать…
Я смотрел на Пинкертона, но говорил не для него, а для своих товарищей;
— Вы, Пинкертон, и вы, Холмс, и остальные сыщики, пираты, разбойники пришли из книг, которые забыл мой однокашник Алик Семин. Инопланетяне прибыли сюда, на Арей-3, и пытались по образцам нашей культуры составить представление о нас…
Я взглянул на штурмана Стронга и остался доволен выражением его лица. Как я и предполагал, ему достаточно было лишь намекнуть, чтобы он начал думать в нужном направлении.
— Гости исследовали здание, приборы и машины, — продолжал я. — А затем они нашли книги и решили, что это дневники или бортжурналы, оставленные одной экспедицией для другой. Ведь если бы не рассеянность Семина, то что иное могло остаться на станции в перерыве между пребыванием двух экспедиций? Видимо, у гостей были опасения насчет контактов между цивилизациями, подобные тем, которые высказывали ученые Земли. И они решили побольше узнать о нас, прежде чем вступать в переговоры…
— О метеоритный дождь и временная ловушка! — выкрикнул одно из своих страшнейших проклятий штурман Стронг. — Если судить по их передачам, они имели аппараты для материализации информации!
— Ты уже все понял, — сказал я ему. — Да, они материализовали содержание книг и приняли всех этих пиратов, бандитов и сыщиков за наших современников, а их дела — за наши дела. Они решили, что земляне только то и делают, что разбойничают и убивают или охотятся за бандитами.
— Представляю, с какой скоростью они убрались из Солнечной системы, — проговорил бортинженер.
А я изо всех сил старался не думать о том, во что может обойтись землянам рассеянность Алика Семина…
Александр Щербаков
Рабочий день
Мир удался.
От мохнатых гор исходило ощущение благодушной мощи. Небо на западе было темно-синим и бездонным. На востоке победительно разрасталась утренняя заря. Метрах в тридцати внизу гремела водопадом горная река, и вода в ней была подернута студеной сизой пеленой.
Лапин стоял на лужайке, окруженной кустами красной смородины, полной грудью вдыхал резковатый ягодный аромат и смотрел на тропу, сбегавшую вниз к реке среди высоких безымянных растений с длинными мясистыми листьями.
Удалось наконец главное — удивительное чувство свежести, бодрости, готовности к сильному и стремительному движению дня.
Лапин глубоко и радостно вздохнул, подумал и убрал с северо-запада далекие снежные вершины. Еще раз подумал, расширил ущелье и заменил водопад двумя рукавами, разделенными длинным галечным островом. Дальний рукав он сделал многоводным, бесшумным и стремительным, а ближний пожелал видеть широко дробящимся на мелких каменистых террасах. Тема реки сразу обрела глубину и упругость, заволновала игрой мерцающих высших тонов. Водопад был уж слишком значителен, в нем было какое-то простоватое всеподавляющее самоутверждение. Теперь стало намного лучше, но все-таки водопада было жаль. Сам по себе он был очень хорош, да и вся удача началась именно с него. Лапин еще раз вздохнул и успокоил себя тем, что заложил водопад в ближнюю память.
