Дэвид Нордли - Последняя инстанция
— Черт побери, вот уж зажат так зажат! — откликнулся другой голос, на сей раз человеческий. — Да эта скала весит добрую сотню тонн!
Дрин мгновенно определил, кому принадлежит голос, будто хотел оправдаться, что не сразу узнал Ду Тора. Это Йохин Бретц Краеземельный, прежде лоцман в Тэт-сити, а теперь капитан прогулочного судна первобытников. Что он здесь делает?
— В доме Гоникли есть большие пневмодомкраты! — прокричал другой человеческий голос. Этого Дрин узнал не сразу, а когда узнал, то даже застонал. Стоило гоняться за ним по всей планете и безнадежно попасться в западню, когда Ричард Мун пришел сам! Итак, человек-писатель снова на сцене, или пора вычеркнуть еще одного подозреваемого?
— Их трудно сюда доставить. — Ду'утианка. Разумеется, Гоникли.
— Вызовите ракетный кран из Пан-Но, — предложил Ду Тор.
Гоникли заскулила, и Дрин прекрасно ее понял. На это уйдет целый день. Они уже были здесь оба. Как ни нелепо, ему почему-то казалось спокойнее быть жертвой, чем поменяться местами с теми, кто старается его спасти.
— Режьте, и дело с концом, — подал он голос.
— Командор, ты хочешь выйти целиком или по частям?! — крикнул Йохин. Я могу выволочь тебя целехоньким!
— А?! — почти одновременно откликнулись остальные.
— У меня на корабле есть десяток четверных талей, каждая выдюжит тонны три. Закрепим их вон на том утесе да вгоним в скалу якорные болты. Должно сработать. Ваша всепогодная леталка может сгонять за ними, пока все остальные будут развлекать командора беседой. Скажите моему экипажу, чего надо, и всего делов!
Молчание.
— А сколько будет «тонна» в кесах? — спросил наконец Ричард Мун.
Кес — тримусская единица силы, равная одной кем на ка-единицу за такт в квадрате (567,45 клетианских го-бо, 37,06 ньютонов в человеческой десятичной системе счисления, или 1.85Е-5 по двенадцатиричной системе ду'утиан). Что же касается архаичной человеческой единицы под названием «тонна», по-прежнему часто встречающейся в английской литературе, то она составляет приблизительно четыре квадраосмь кесов (400 восьмеричное, 256 десятиричное, 194 двенадцатиричное).
Конвенция и Статут Тримуса, Техническое приложение.
— Мы идем против ветра, а тросы от мороза дубеют, так что не мешкай, как только сможешь двинуться, командор! — распорядился Йохин.
Гоникли и Борраджил'иб клювными лопатами расчистили Дрину дорогу, убрав в стороны осколки льда и щебень. Дрин только боялся, что после столь длительной неподвижности задние лапы откажутся повиноваться. Самое невероятное, что до сих пор светло. Дрину казалось, что он в заточении гораздо дольше.
— Лады, хорошие мои! Эх, раз! — гаркнул Йохин.
Гоникли и Борраджил'иб налегли на архаичные тали. Тросы натянулись. Что-то стронулось.
— Налегай! Еще! Дружно, взяли!
Давление на хвост Дрина внезапно исчезло, и чувствительность тотчас же вернулась к нему — да с такой силой, что Дрин чуть ли не пожалел об этом. Рванувшись вперед, он наступил на сломанную лапу и со стоном рухнул.
— Пошевеливайся, командор! — перекрывая рев бури, рявкнул Йохин. Давай, больше нам не сдюжить!
Дрин попытался приподнять плечи и грудь на здоровой лапе и ползком податься вперед, но снова начал заваливаться на бок.
Мэри клубком подкатилась под него, толкая одновременно вправо и вверх. Немыслимо. Он чересчур тяжел. Но все-таки Мэри приняла на себя часть нагрузки, а Дрин как-то ухитрялся удерживать остальное на весу. Почти машинально он оттолкнулся от льда, резко выбросил правую переднюю лапу вперед, вонзив когти в гравий за мини-такт до падения, и подтянулся. Что-то отвалилось, его левая задняя оказалась на свободе; Дрин тотчас же уперся ею, когтями выдолбив ямку для упора, и рывком высунул голову из темницы. Мэри кубарем откатилась с дороги, когда он рухнул на грудь и остальную часть пути проделал на брюхе, отталкиваясь задними лапами.
— Потихоньку отпускаем, дружочки! Он выбрался! Тихохонько-спокойненько! — надрывался Йохин.
Выбравшись из завала, Дрин оглянулся и увидел, как оттуда выкатилась Мэри. А вслед за тем плита рухнула; во все стороны полетели снег и осколки льда. Махнув ему рукой, Мэри побежала в укрытие — громадный надувной шатер, установленный рядом с приземистым, потрепанным и будто бы прижавшимся к земле аппаратом, который ощетинился винтами. Гоникли тотчас же прильнула к Дрину, подсунула свой клюв ему под левое плечо. Он кое-как доковылял до шатра.
Не успел Дрин улечься на подогретую подстилку, как Го Тон нависла над ним, словно мифическая фурия — выстукивая, ощупывая и выслушивая, вонзая иглу шприца. Левая передняя лапа совсем онемела; Дрин чувствовал, как Мэри и Гоникли вправляют ее под руководством хлопотливо суетящейся Го Тон, но словно со стороны.
Ричард Мун притащил откуда-то брусок ду'утианского полевого рациона, весящий не меньше самого человека. Взяв брусок, Дрин сунул его в глотку. Вскоре сахар и ферменты всосались в кровь, и мало-помалу голова Дрина начала проясняться.
Все с озабоченным видом стояли вокруг, ожидая, когда он что-нибудь скажет.
— Ладно. Спасибо вам всем. — Голос Дрина показался слабым шелестом даже ему самому. Он кашлянул. — Пожалуй, жить буду. Я пытался добраться до Мэри, когда что-то или кто-то — по-моему, человек — столкнул меня в расселину. Остальное вы видели. Но вот что произошло, пока мы были без сознания? Признаться, состав спасательной партии представляется весьма любопытным!
Все загомонили разом, но голос Гоникли перекрыл остальные: "Пожалуйста, дайте мне сказать!"
— Это я виновата. По крайней мере, отчасти. — Она потерлась клювом о клапан шатра. — Я помогала своей подруге Би Тан свести счеты с жизнью, потому что она умирала и молила меня об этом. Она позвала меня в свой дом: будучи в разлуке с Зо Кимом, она держалась особняком, не встречаясь почти ни с кем. Би Тан была несчастна с ним, страдала без него и, как он, враждовала с Горманом. Знаете, в новой книге она даже упомянула о контактах Гормана с моряками властителя Тэта… Впрочем, я отвлеклась.
Би Тан сказала, что Зо Ким мертв, и она хочет, чтобы я… ну, помогла ей уйти. Она дала мне еще несколько поправок для нашей последней главы — о том, что в Тэт-сити появился неуклюжий производственный репликатор. Потом начала умолять, чтобы я откусила ей голову — мол, я лучшая на свете подруга, другой такой у нее не было, и просила поторопиться, поскольку ее терзала просто невыносимая боль.
Это было ужасно! Но в каком-то смысле я чувствовала себя удостоенной высокой чести, ведь она могла попросить об этом кого-нибудь из клетиан. Но эту горечь во рту я никогда не забуду.
