Люциус Шепард - Отец камней
Лемос облизал губы, уставился взглядом в пол, затем вздохнул, поднял голову и начал:
- Я помню, что сильно торопился домой. Тогда я не знал почему, мне хотелось получше рассмотреть камень. Дома я сразу положил его на верстак, сел и принялся разглядывать. На той стороне, которая сейчас обращена к вам, был какой-то красноватый налет, похожий на ощупь на древесную труху. Я смахнул его, чтобы он не мешал мне любоваться камнем. Мне подумалось, что самоцвет выглядит прекрасным и загадочным и что внутри него наверняка заключена еще более чудесная красота, которую я могу вызволить из заточения. Обычно я не берусь за камень, пока, так сказать, не сживусь с ним, а на это уходят недели или даже месяцы. Но тогда я был словно в трансе. Во мне возникла странная уверенность, что я знаю этот камень, знал его всегда и знаком с каждой его жилкой. Ну, я закрепил его в тисках, надел очки и взялся за работу. Я ударял по нему резцом, а из него изливался свет, который бил мне в глаза и проникал сквозь них в мозг, как бы огранял его и вызывал в воображении разные образы. Первым мне привиделся Гриауль, не такой, как теперь, а живой, изрыгающий пламя на крохотного человечка в мантии чародея, худого и смуглого мужчину с большим носом. Потом я увидел их обоих снова, но уже обездвиженных, а следом нахлынула целая вереница образов, которые я не запомнил. Мой мозг был будто залит светом, в ушах у меня звучала музыка света, и я ощущал всеми фибрами души, что работаю с чудесным камнем. Я решил про себя, что назову его Отцом камней, потому что в нем воплотилась первобытная красота минералов. Но когда я отложил резец, мне пришлось пережить разочарование. Камень сверкал и искрился, однако в нем не было ни глубины, ни богатства красок. Казалось, что сердцевина у него полая. Если бы не вес, его можно было бы принять за обыкновенную стекляшку.
Я пожалел, что купил его у Сихи, и сказал себе, что, верно, на мои глаза опустилась пелена, раз я так обманулся. Покупка грозила выйти мне боком, потому что дела мои обстояли далеко не блестяще. В конце концов я подумал, что подарю камень Земейлю. Он давно приставал ко мне с просьбой подыскать ему что-нибудь из ряда вон для отправления ритуалов. Я надеялся, что Земейль, привлеченный блеском камня, не заметит его никчемности, к тому же я рассчитывал повидать Мириэль. Завернув камень в лоскут бархата, я направился в храм. Ворота были на запоре. Я постучал, подождал и постучал снова, но никто не вышел. Меня трудно упрекнуть в несдержанности, но тут я разозлился; я шагал взад-вперед перед воротами, останавливался, кричал, гнев все больше овладевал мной, наконец, не в состоянии больше сдерживаться, я полез на стену, цепляясь за стебли растений, которые торчали из нее. Спрыгнув со стены, я прошел через сад, если можно назвать садом столь отвратительные на вид посадки, услышал пение, которое доносилось из углового здания, и кинулся туда. Меня душила ярость, и я намеревался швырнуть камень к ногам Земейля, молча взглянуть на Мириэль и уйти. Но когда я очутился внутри того здания, мне открылось такое зрелище, что мой гнев куда-то испарился. Я попал в пятиугольную комнату, стены которой украшали резные панели слоновой кости. На полу рос черный мох, земля шла под уклон к яме, в которой находился алтарь из черного камня с изображениями Гриауля. На стенах в причудливых железных подставках чадили факелы. Рядом с алтарем стоял Земейль, облаченный в черный с серебром плащ, - смуглый мужчина с ястребиным носом и воздетыми к потолку руками. Он пел какое-то заклинание, а девять фигур в плащах с капюшонами подпевали ему. Мгновение спустя в задней части комнаты отворилась дверь, и я увидел Мириэль, совершенно нагую - на ней было только ожерелье из драконьей чешуи. Ее явно напичкали этой отравой: голова болталась из стороны в сторону, глаза закатились... Я так испугался за нее, что застыл как вкопанный, поверил на миг, будто ничего лучшего я не заслуживаю. Ее положили на алтарь; она, похоже, не сознавала, что происходит. Пение стало громче, Земейль воскликнул: "Отец, скоро ты освободишься!" Потом он перешел на язык, которого я не понимал.
И тут я уловил присутствие Гриауля. Внешне оно никак не проявилось, разве что будто увеличилось расстояние, отделявшее меня от сцены, которую я наблюдал. Я не испытывал ровным счетом никаких чувств, хотя всего лишь секунду назад, как и всю свою жизнь, боялся за Мириэль. Да, я ощутил его присутствие и, глядя на алтарь, понял вдруг, что тут происходит и почему мне надо их остановить. Опасность, о которой меня предупреждал сейчас Гриауль, намного превосходила ту, что непосредственно угрожала моей дочери. Это было нечто древнее, таинственное и ужасное. Я до сих пор помню свое ощущение... Ну вот, я шагнул вперед и окликнул Земейля. Он повернул голову. Я удивился, ибо он всегда относился ко мне с презрением, а сейчас на его лице был написан страх, как будто он догадывался, что ему противостою не я, а Гриауль. Богом клянусь, до той минуты я не помышлял об убийстве, но, когда мы сошлись, я осознал, что должен убить его, и немедленно. Я совсем забыл про камень, который держал в руке, забыл в том смысле, что действовал не думая: замахнулся и швырнул его в Земейля. Камень угодил ему прямо в лоб, и он упал, не издав ни звука. - Лемос наклонил голову и крепче сжал поручень, ограждавший свидетельское место. Я ждал, что те, в плащах, набросятся на меня, но они кинулись врассыпную. Быть может, они тоже ощутили на себе могущество Гриауля. Я пришел в ужас от того, что совершил. Как я уже говорил, знание того, зачем я должен был его убить, стерлось из моей памяти. Так что мне оставалось только мучиться из-за того, что я лишил жизни человека, пускай недостойного, но человека. Я приблизился к Земейлю, надеясь, что он, может статься, жив. Отец камней лежал возле него. Мне показалось, что камень изменился. Я подобрал его и увидел, что он перестал быть полым. В его сердцевине появилось вот это черное пятнышко в форме человека с простертыми к небу руками. - Лемос откинулся назад и вздохнул. - Остальное вы знаете.
Мервейл придирался буквально к каждому слову, но Коррогли по завершении заседания на следующий день подумалось, что, если бы не завещание, все могло бы повернуться иначе, поскольку впечатление, произведенное на присяжных рассказом Лемоса, было поистине огромным. Однако резчик так и не сумел объяснить, за какую провинность Гриауль приговорил Земейля к смерти, и это в значительной мере сыграло против него. Коррогли задержался в здании суда допоздна, прикидывая, как ему вести дело дальше, но ничего путного, увы, не придумал и где-то сразу после одиннадцати собрал свои бумаги, вышел на улицу и двинулся в сторону квартала Алминтра. Он надеялся, что сможет все уладить, сможет убедить Мириэль в благожелательности своих намерений, растолковать, что он попросту не мог поступить по-другому.
