Сергей Михайлов - Тумак Фортуны или Услуга за услугу
Бритый бугай долго натягивал перчатки на свои кулаки-кувалды, шевеля пальцами прямо перед моим носом, и злорадно скалился. Подготовка к мордобою велась по всем правилам. И-эх, была не была, решил я с отчаянием утопленника, пропадать, так с музыкой! Уж двоим-троим я точно смогу настучать по их вонючим лысинам, а там — будь что будет. Один хрен морду разобьют, так пускай и им тоже кое-что перепадет.
Словом, заехал я по морде сначала одному, потом другому. Хлипкие оказались ребята, с трухой в нутре: грохнулись оба на снег и затихли. Но на большее у меня времени не хватило. Вижу, целится бритый бугай своим кувалдометром мне точно промеж глаз. Я и пикнуть не успел, как хрустнуло у меня что-то в мозгу, в глазах помутнело, зарябило. Чувствую — проваливаюсь в какую-то нирвану, парю, можно сказать, в космическом эфире и потихоньку обалдеваю. А напоследок напоролся щекой на чей-то сапог, потом еще раз, уже зубами — и присмирел окончательно. Отключился, словом.
Сколько я так провалялся, хрен его знает. Помню только, как кто-то трясет меня за плечо. Сознание возвращалось медленно, какими-то дикими рывками, словно с жуткой похмелюги. Голова раскалывалась от боли, распухший язык едва ворочался в густой липкой каше, заполнявшей мою ротовую полость, да и вообще было мне как-то не по себе.
— Кажись, живой, — прогудел кто-то над ухом.
Я открыл глаза и сквозь красную пелену обнаружил, что вокруг меня суетится с пяток сердобольных прохожих. Вот мерзавцы, подумалось мне в тот момент, где ж вы были, гады ползучие, когда меня те бритые уроды метелили?! Морды свои холеные на сторону воротили, мол, моя хата с краю, каждый сам за себя, сам в дерьмо по уши влез, так сам из него и вытаскивайся — а теперь-то, когда бритых голов и след простыл, обступили меня тесной гурьбою и зенки свои лживые к небу закатывают при виде эдакого гнусного попрания моей личности. Это как же называется, а? Харя моя, можно сказать, треснула вдоль и поперек, того и гляди, последние мозги вытекут, а из зубов если два целых на всю ротовую полость наберется, крупно, считай, мне повезло. И что же получается? Эти так называемые прохожие, любовью воспылав к ближнему своему (ближний — это я), норовят мне еще гадость какую-нибудь ввернуть, да похлестче, похлестче, типа: «Во, смотри, да он еще шевелится!» либо «Ничего, парень, люди и без зубов живут», или, например, «Дешево отделался, приятель, могли вообще башку оторвать». Словом, ободряли меня как могли, пока я не приободрился настолько, что смог выразить им свою искреннюю благодарность за сочувствие и своевременную помощь:
— Катитесь, вы, герои вчерашних дней, пока я зады ваши не отполировал до зеркального блеска. Достали вы меня…
Прохожие посокрушались, пообижались, еще немного позакатывали глаза — ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий, — и быстренько разбежались. Словно языком их слизнуло, всех до единого.
Я малость оклемался и встал на ноги. Меня порядком штормило, как после сильной пьянки. Пощупал пальцами распухшие десна и затосковал. Да-с, доложу я вам, зубы мне проредили капитально. Профессионально сработано, ничего не скажешь. Это уж как пить дать. Но совсем я хреново себя почувствовал, когда обнаружил, что меня начисто обчистили. Бабки исчезли все до копейки: и те четыреста штук, что я заработал сегодня, и те пол-лимона, что я прихватил с собой из дому для заключения пари. Словом, пролетел я с оглушительным свистом. Кстати, завтрашнего «Комсомольца», с которым я приперся в эти дурацкие Лужники, тоже не оказалось. Это последнее обстоятельство меня почему-то смутило.
Злой, побитый и ограбленный, поплелся я домой. Шел я и думал: о злосчастной своей судьбе, о превратностях жизни, о проблемах нынешней молодежи, о том, во сколько мне обойдется восстановление моих жевательных функций — и так мне жалко себя стало, что я аж зарыдал.
Но на ошибках, как говорится, учатся. Лучше бы, конечно, на чужих, да уж тут выбирать не приходится. Словом, подвел я итог своей финансово-коммерческой деятельности за последние дни и понял, что все в общем-то не так уж и хреново. Кое-какие сбережения, сокрытые от Светки, у меня все же остались. Подумал я подумал, и решил: все, баста, хватит дурака валять, морду свою под кулаки чужие подставлять, чай, морда у меня одна, а кулаков всех и не перечтешь. Займусь-ка я, пожалуй, честным бизнесом, пойду к Лене Голубкову в партнеры. На дом в Париже я, конечно, не потяну, потому как кишка тонка, да и на хрена мне этот дом сдался, ежели мозгами-то пораскинуть, а вот на «жигуленок» поднакопить можно, это уж точно.
Господа, покупайте акции АО «МММ»! Акции АО «МММ» абсолютно ликвидны. Дни котировок акций каждый вторник и четверг. Покупайте, господа, не прогадаете. А прогадаете — так я тут не причем. Ни в коей мере.
Не хотите? Ну и хрен с вами.
Глава одиннадцатая
На больничном провалялся я цельную неделю. Светка хотела было упрятать меня в свою клинику, но я не дался. Ишь, чего надумала! Меня — да на больничную койку, как древнего деда-маразматика какого-нибудь! Дудки всем вам, а не больница, ясно?
Оказалось, что мне еще крупно подвезло: черепок-то мой вовсе не треснул, как на то шибко надеялись костоломы-врачи, да и в нутре у меня все на месте осталось, ничего не оторвалось, не отвалилось. Вот только зубов моих сильно поубавилось. Без зубов-то, ясное дело, жить можно, но хреново, это уж можете мне поверить. Однако не в зубах счастье, и даже не в их количестве, — самоуспокаивал я себя, пока бока на койке пролеживал да манную кашку, что мне Светка поутру каждодневно варила, сквозь оставшиеся зубья виртуозно процеживал. Зубы-то мы и вставить можем, ежели надобность такая возникнет. Это запросто. Были б только бабки.
А тут и двадцать третье февраля мимо пролетело, праздник наш мужской, всенародный, кровью в боях заслуженный. Обидно, братцы, мне было до усрачки, что прозевал я, прикованный к постели, это великий день, и прозевал по своей дурости. Вновь, выходит, фортуна ко мне всей задницей повернулась. Впрочем, не топиться же теперь из-за этого! Уж как-нибудь переживу, перекантуюсь. Мне б только оклематься побыстрей, на ноги встать, а там…
Светка на меня дулась цельных три дня. Молчала, как рыба бессловесная, в рот воды набравшая. Сильно на меня тогда Светка осерчала за все мои хоккейные художества. А когда рот-то она свой раскрыла, с целью примирения и достижения консенсуса, понял я, что ничегошеньки-то она и не знает об истинном положении вещей: ни о моих грандиозных планах по оздоровлению нашей внутрисемейной экономики, ни о выигранных мною пари, ни о том, что меня начисто обчистили. А потому и понять меня она, конечно же, не могла. Блажь, говорит, да дурь одна у тебя в башке, и ветер в ней сквозит, и мозги, говорит, у тебя все иссохлись от пьянки беспробудной и тунеядского образа жизни, коли понесло тебя в рабочее время на какой-то идиотский стадион, где одни кретины и бомжи безработные кучкуются. Словом, вылила она на мою побитую головушку целый ушат упреков, что накипели у нее за эти дни, а потом ничего, остыла, пошла на мировую, даже пожалела. Я же чувствовал себя последним болваном, потому как таковым на деле и оказался. Жалко мне стало мою ненаглядную женушку, покаялся я в своих грехах явных, неявные же, покумекав, решил гласности не предавать. Незачем рану бередить. Не пойман, как говорится, не вор.
