Александр Мирер - Обсидиановый нож
— Счастливо, мой мальчик…
Серый «Москвич» осторожно пополз в воду, заблестели мокрые колеса, а я стоял на берегу и смотрел, пока машина, забирая влево, не перевалила через гребень высокого берега. Мелькнул белый рукав, хлопнула дверца, и остался только запах бензина. Тогда я поднял футляр с бластером и напрямик, через холмы, побежал в город.
Черная «Волга»
Отличный, солнечный был день. Тихий, по-весеннему жаркий. Над березовыми-перелесками кричали кукушки, в овраге пели зяблики. Штук двадцать, не меньше — столько зябликов сразу я отроду не слыхивал. Перелески светились насквозь: между березовыми стволами зеленя сверкали, как спинка зимородка. А я мчался, как мотоцикл, волоча бластер и пакет с бутербродами. Холм с телескопом служил мне ориентиром, я держал его справа, почти под прямым углом к своему направлению. Понимаете, я мог выбрать дорогу намного короче, прямо к восточной части Тугарина, через совхозную усадьбу. Идти через усадьбу не хотелось, и я знал почему. В совхозном клубе, что в центре усадьбы, вчера выступал Федя-гитарист.
На бегу я думал о трусах. Рыжий попутчик — несомненный трус. У них всегда чутье на опасность, как у Кольки Берсенева из нашего класса. Едва запахнет дракой, он исчезает. Он как барометр. Если он исчез из компании, то наверняка жди неприятностей — подеремся, либо из кино выведут, либо затеем на овраге слалом и переломаем лыжи… Ладно. Трусы есть трусы. Этот, по крайней мере, побежал в верном направлении.
Я не задумывался, правильно ли было — воровать бластер у Анны Егоровны. Гордясь своей храбростью, топал по тропинкам, надеясь сегодня же пустить бластер в дело, и неожиданно выскочил на шоссе рядом с памятным местом. Метрах в тридцати справа темнел въезд на ту самую проселочную дорогу, ведущую к поляне «посредника». Очень хотелось отдохнуть, но я побежал дальше — к городу, конечно, инстинктивно держась боковой грунтовой тропки. Так же инстинктивно остановился за кустарником, когда услышал шум встречной машины. Ф-р-р-р! — черная «Волга» промчалась мимо. И как будто в ней я увидел Сура на заднем сиденье.
Сначала я решил, что обознался. Сурену Давидовичу чистая гибель в такую погоду вылезать из подвала. Он и домой ходит только по ночам, чтобы принять ванну. Из-за проклятой астмы он и в тире стал работать — в сыром подвале ему хорошо дышится. «Их болезнь — наше здоровье», — говорит он о подвале… Нет, в черной «Волге» Сура быть не могло…
Стоп! Киселев, туда собирался Киселев! Сур сам откроет дверь, не побоится! И я помчался за машиной, вылетел на холм. Так и есть… Пустое шоссе сверкало под солнцем — «Волга» свернула в лесопарк. Они приходили к Суру и увезли его на поляну «посредника» — машине другого пути не было. Или по шоссе прямо, или на ту дорогу, в лесопарк.
И я перепрыгнул через канаву и побежал обратно. И только теперь догадался бросить докторские бутерброды.
Находка и пропажа
Лес был тих. Здесь, за дорогой, даже синицы молчали. Душный воздух пахнул пылью, которая уже успела лечь на землю после машины. Следы покрышек на мягкой дороге вились узорчатыми змеями. Метрах в ста пятидесяти по шоссе свернули влево. Я удивился: поляна «посредника» была справа. Но машина виляла между деревьями, держась уверенно одного направления. Иногда буксовала, продирая траву до земли… Хлоп! Из-под ног метнулся заяц! Это было здорово. Это было бы здорово, если бы заяц удирал от меня, как полагается. А он, прежде чем скрыться за кустом, остановился и несколько секунд сидел и крутил левым глазом вниз-вверх — рассматривал меня, понимаете?
И тогда я увидел, что «Волга» шла по колее другой машины. Той же ширины колея, но колеса другого рисунка…
Я даже попятился и шепотов спросил у зайца: «А твое какое дело?» Получалось, что он показал мне вторые следы: длинные отпечатки его задних лап тянулись аккуратно по следам неизвестной машины.
Это было довольно далеко от дороги. Я стоял и смотрел на следы, когда зафыркал мотор. Я отошел, спрятался за елкой. Черная машина плыла между деревьями навстречу мне. Водитель сидел один и смотрел на дорогу, вытянув шею. Оказывается, обе машины останавливались совсем близко: вот два полукруга следов, где они разворачивались и поехали обратно. А кругом натоптано каблуками — много и разными. Но людей не видно. Ни шагов, ни голосов — тихо.
И птицы молчали, будто они рыбы, а не птицы.
Я поискал глазами: хоть заяц-то здесь?
Он был здесь. Сидел перед можжевеловым кустом, приподняв толстую морду над кучкой хвороста. Когда я топнул на него ботинком, заяц переложил уши и лениво отпрыгнул за куст. Я заставил себя не обращать на него внимания и принялся отыскивать следы Сурена Давидовича.
Прямо передо мной была прошлогодняя тропа к оврагу. Она тускло блестела под густым орешником — еще не просохла. Издали казалось, что после снега по ней не ходили. Я сунулся туда — на обочине следы… В десятке шагов дальше, прямо уже посреди травы, след левого ботинка Сура. Тупоносый, с рифленой плоской подметкой, так называемая танкетка.
Я почему-то взвесил на руке бластер и двинулся к оврагу.
Теперь послушайте. Я шел по этой тропинке в сотый раз за последние два года и отлично знал, что она выводит к глубокому бочагу в ручье, что на дне оврага. Я ногами — не головой — знал, что от места, где развернулась «Волга», и до оврага метров пятьдесят. Первый поворот, налево, у сухой сосны, а спустя еще двадцать метров, где кончается орешник, второй поворот и сразу спуск в овраг. Так вот, я прошел первый поворот, не теряя следов Сура, но после второго поворота тропа исчезла. Вместе со следами она словно растворилась в земле, а впереди, взамен обрыва, оказался ровный, густой осинник.
Сначала я подумал, что проскочил второй поворот. Вернулся к сухой сосне… Опять то же самое! Миновав орешник, тропа исчезла вместе со следами. Ну ладно. Тропу весной могло смыть. Я двинулся напрямик через осинник и вышел к оврагу, но не к бочагу, а много левее. Странное дело… Я пошел вправо, держась над оврагом, и потерял его.
Я даже взвыл — запутался, как последний городской пижон! А плутать-то негде, овраг все время был справа от меня. Естественно, я взял еще направо, чтобы вернуться к обрыву, и очутился знаете где? На том же месте, откуда начинал, — у поворота тропы. Совсем разозлившись, я продрался через кусты вниз по склону и пошел вдоль ручья, еле выдирая наверх и очутился опять у второго поворота тропы! Поодаль, у куста боярышника, сидел заяц — столбиком — и делал вид, что мои мучения его абсолютно не интересуют…
