Людмила Стрельникова - Сон павлина
— Ты замахнулся слишком далеко, — усмехнулся Валерий. — Что же это за общество получится — общество избранных? Грустно будет посредственному человеку среди сверхличностей. Да и гениев особых, я думаю, не получится. За те века, что пролетели над их прахом, человечество далеко шагнуло в своем развитии, и те знания, которые, к примеру, были доступны раньше только Ньютону, теперь известны любому школьнику. Но хватит рассуждений. Выбор сделан. Остановимся на трех названных тобой кандидатурах.
— Что мы зациклились на одних мужчинах? — спохватился Павел. — Хорошо бы еще какую-нибудь княгиню-красавицу.
— Никаких женщин, — категорично заявил изобретатель. — Они вносят только сумятицу в наши мысли. А мы должны сосредоточиться на постижении мироздания и сущности жизни.
На лице Павла отразилось разочарование, но Валерий его не заметил. Ученый был в апогее вдохновения.
Он провел друга в мастерскую, где посреди комнаты стоял огромный параллелепипед, состоящий из двух кубов: металлического и стеклянного.
— Ты присутствуешь при торжественном моменте — синтезировании биологического организма. Смотри сюда, — он указал на прозрачный стеклянный куб с размером граней два на два метра. — Я включаю машину — и сейчас свершится чудо.
Он подошел к металлическому кубу, на передней грани которого размещалось множество экранов и клавиш, и нажал красную с надписью «пуск», затем ряд других клавиш, словно проиграл гамму на пианино, набирая определённые данные, понятные только ему.
Стеклянный куб засветился призрачным голубоватым светом, вслед за этим по нему пробежала целая гамма красок от фиолетового до нежно-розового. Куб стал напоминать драгоценный камень, переливающийся всеми цветами радуги, после чего его начала заволакивать легкая дымка. Она быстро сгустилась в центре и вскоре закрутилась, заклубилась густыми парами, напоминающими кучевые облака, и в середине них стало конденсироваться темное пятно. Оно медленно росло, колебалось, делалось всё плотнее и плотнее, пока не приобрело очертания человеческой фигуры.
Павел с замиранием сердца впился глазами в куб, боясь пропустить хоть мгновенье. Лицо изобретателя, наоборот, выражало торжество и гордость за происходящее, и белки его глаз переливались теми же цветами радуги, что и куб.
Наконец, среди облака четко обозначилась фигура молодого мужчины, темнолицего, кудрявого, с длинным носом, в белоснежных панталонах, черном фраке и белоснежной рубашке.
— Узнаешь? — затаенным полушепотом спросил Валерий.
— Пушкин, — тихо охнул Павел. — И даже в одежде.
— Да, всё в точности. Костюм, конечно, староват, но ничего, переоденем.
— Постой, — вспомнил журналист, — если ты воссоздаешь человека в тот момент, когда он умер — ведь именно атомы последнего дня его существования рассеялись по всему миру — то Пушкин появится с простреленной грудью, Ломоносов — с кучей болезней, а Бруно — изможденным от пыток и лишений.
— Не беспокойся на этот счет. «Син-ген» воспроизводит требуемый оригинал в любом его возрасте и любой одежде, согласно заданной программе и соответственно тому периоду времени, в котором жил данный человек. Так что я выбираю возраст, наиболее благоприятный для развития способностей и менее уязвимый для болезней и прочего.
В машине между тем процессы подходили к концу. Формы перестали менять очертания и приняли окончательную конфигурацию. Человек в кубе стоял с закрытыми глазами, словно спал. Необычайная бледность проступала сквозь смуглую кожу. Но через несколько секунд лицо приобрело живой оттенок, смуглые щеки слегка порозовели, грудь задышала сначала сильно и глубоко, потом ровно и спокойно. Веки открылись, и черные глаза сквозь пелену тумана уставились на наблюдавших, но в них какое-то время царили пустота и равнодушие. Затем они приобрели более осмысленное выражение и вскоре блеснули молодецки бодро и с большим любопытством ко всему окружающему.
Изобретатель выключил машину. Куб перестал светиться, передняя грань его приподнялась — и молодой и жизнерадостный Пушкин соскочил к ним со своего стеклянного пьедестала.
— Александр Сергеевич, как ваше самочувствие? — вежливо осведомился Валерий.
Пушкин гордо приподнял подбородок и весело ответил:
— Вполне здоров, настроение чудесное. Не пойму только, где нахожусь.
— Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, переоденьтесь. Там вас ждут, — попросил Валерий. — Чуть позже мы вам всё объясним. Нам предстоит еще два опыта.
Пушкин, мурлыкая незнакомый мотивчик, прошел в предлагаемое помещение, где его поджидала тетушка Лида, которая немедленно занялась гардеробом «новорожденного», пытаясь придать внешнему облику поэта современный вид.
А куб засветился вторично многоцветными красками радуги, началась синтезация следующего организма. В полных расплывчатых формах Павел сразу же узнал Михаила Васильевича Ломоносова. Тот тоже материализовался вместе с одеждой и даже париком. Толстяк под стеклянным колпаком сладко потянулся и зевнул, как после долгого сна. Грань куба приподнялась, и он сошел в комнату.
— Приветствуем вас, дорогой Михайло Васильевич, — ученый с большим чувством пожал ему руку. — Мы уверены, что вы пополните научный мир новыми идеями.
— Да, — согласился Ломоносов, — наука — это моя жизнь. Кстати, позвольте узнать — у кого в гостях я перебываю? Хоромы что-то незнакомые.
— Михайло Васильевич, отдохните и переоденьтесь пока в той комнате, — он указал рукой на дверь, за которой скрывались Пушкин и тётушка учёного. — А мы закончим последний опыт и всё вам позднее объясним. — Павел провел его в нужное помещение, и затем вернулся к машине.
Спустя некоторое время в мастерскую сошел и Джордано Бруно. Журналист бросился к нему с распростертыми объятиями.
— Здравствуй, дорогой Джордано. Рад видеть тебя живым и невредимым, — он так растрогался, что даже смахнул слезу. — Хочу тебя обрадовать: ты оказался совершенно прав — вселенная бесконечна, Земля вращается вокруг Солнца, это известно всем. Ты теперь можешь выдвигать любые самые сногсшибательные теории и делать самые сенсационные открытия — у нас за это на кострах не жгут, а дают Нобелевские премии. — Он склонился к Бруно и доверительно осведомился: — Как ты себя чувствуешь после костра? Очень было больно, когда сжигали?
— Не помню, — ответил Джордано. — А про какие открытия вы говорите? Меня беспокоит странная обстановка вокруг и ваша одежда.
— Не волнуйся, ты не в казематах инквизиции, — поспешил успокоить его журналист. — Ты среди друзей, которые всегда рады за тебя постоять.
