Локхард Драко - Райские птицы
– Однако вступление затянулось, – задумчиво произнес янтарный. – Полагаю, къен пора начинать.
Он склонил глову к Огрину и тихо произнес ему прямо в лицо:
– Сейчас решается очень многое. Держитесь.
Капитан хотел ответить, но не успел. Начался къен.
Огрин ожидал чего угодно. Более того, уже привычный к сюрпризам Дуагеи, он ожидал, что любые ожидания будут обмануты. Но къен все равно оказался неожиданным.
Снаружи ничего не изменилось – та же степь, ветер, облака и столпы солнечного света, играющие в зеркальных драконьих чешуйках. Но в душе, в самой глубине разума, Огрин внезапно ощутил ПРИСУТСТВИЕ чего-то, объяснения которому не просто не было, а вообще не могло БЫТЬ. Отказывающееся принимать невозможное как данность, ассоциативное мышление Огрина в панике бросилось искать аналогии – и, как ни странно, сразу нашло. Капитан зажмурился, внезапно ощутив себя ребенком.
Младенцем, едва начинаюшим понимать окружающее. Теплые, мягкие руки матери – или отца – они всегда здесь, рядом. Кроме них просто не существует НИЧЕГО. Огрин всей душой, каждым своим атомом впитал абсолютно человечье чувство единения с кем-то, понять которого ты не можешь, но чью доброту и любовь ощущаешь ежесекундно.
Капитан мысленно ахнул, осознав, что точно такие чувства испытывает собака к своему хозяину. Его поступки никогда не ясны, его мир – полностью чужд, далеко за гранью собачьего понимания. Но любовь его совершенно родная, искренняя. Его эмоции так похожи! Собака не может понять, отчего хозяин грустит или радуется, но саму грусть и радость чувствует столь же полно, как сам человек. Только в случае с собаками чистоту аналогии портят взаимоотношения "господина" с "рабом", а здесь, Огрин сознавал, нет ничего подобного. Ичивака выразилась удивительно точно: къен действительно был радостью общения. Но не с "высшим" существом, вовсе нет! Просто ТОТ, чье присутствие сейчас наполняло Огрина теплотой, находился за гранью разумного понимания.
– Прокариоты, – услышал капитан. Изумленный, бледный Яускас говорил вслух. – Затем многоклеточные, растения, животные. Следующая ступень – разум, волею случая доставшийся на Земле только людям. А что же дальше? Сверхразум? Живые компьютеры?
– Нет, – к собственному удивлению отозвался Огрин. Къен совершенно не мешал воспринимать реальность. – Конечно, нет. Следующая ступень уже не будет разумом в нашем понимании.
– Как говорил Заратустра, – пробормотал Бьорн, – Человек суть канат, натянутый между животным и
сверхчеловеком. Канат над пропастью…
– Котята. – сухо сказала Хельга. – Греются у камина.
Бьорн кивнул.
– Они знают лишь, что пламя дает тепло. Чтобы развести пламя, требуется нечто, котятам недоступное.
– Доступное! – возразил Яускас. – Просто непонятное. Мы для зверей не боги!
– Не боги… – повторил Огрин и ахнул. – Конечно! Ведь богов придумали люди по своему образу и подобию! Любой бог лишь преумножает знакомые нам качества – всезнающие, всемогущие, безукоризненные разумные сущности. Разум становится сверхразумом, воля – сверхволей, и мы продолжаем цепочку обожествления нас самих!
Хельга с натугой улыбнулась – она тяжело дышала, глубоко потрясенная къен.
– Держу пари, – заметила женщина, – Если б волки создали религию, их богом стал бы огромный самец с тысячами клыков, способный одним укусом завалить тигра и догнать любого оленя.
– Верно, – тяжко отозвался Бьорн. – Придумать человека не сумел бы ни один волк.
Они переглянулись, шокированные и уничтоженные пониманием. Огрин с болью обернулся к драконам.
– Этого вы испугались? – спросил он горько. – Тогда, в первый раз?
Тау посмотрела на человека с абсолютно непередаваемым выражением – полное, бесконечное понимание смешанное с материнской любовью, и в то же время глубочайшая, разделенная всей душой тоска.
– Да, – ответила она просто. – Для нас существует лишь одна истинная радость: познание Вселенной. Сотни веков мы верили, что рано или поздно сумеем познать ее целиком.
– А потом нашли этот мир, – глухо сказал Бьорн.
– И поняли, что на разуме жизнь останавливаться не намерена, – с кривой усмешкой вставила Хельга.
Драконесса с болью покачала головой.
– Нет, – отозвалась она тихо. – Мы поняли, что иногда эволюция слишком жестоко перечеркивает все, чего раньше добилась.
Янтарный дракон распахнул сверкающее крыло и обвел им пейзаж.
– Что вы чувствуете? – спросил он сурово. – Какие эмоции вызывает у вас къен?
Хельга стиснула зубы.
– Забота, – процедила она. – Внимание извне. Любовь к животным.
– Боль, – внезапно сказал Яускас. – Жгучая боль ученого, твердо знающего, что ему никогда не раскрыть этой тайны.
– Горечь, – произнес Огрин, всей душой чувствуя, сколь искренне он сейчас говорит. – Тоска и горечь.
Перламутровая драконица грустно улыбнулась.
– Видите, – сказала она негромко. – Что угодно, только не зависть.
Капитан вздрогнул.
– Зависть? – переспросил он, и вдруг понял, что действительно НЕ ЧУВСТВУЕТ себя ущербным. Он не завидовал – даже в душе, даже в самых потайных уголках разума. По изумлению в глазах друзей, стало ясно, что о зависти никто из них и не задумывался.
Драконесса легонько кивнула.
– Не удивляйтесь, – она вздохнула. – Все правильно. Мы не понимаем къен и не сможем его понять, никто из нас, никогда. Мы способны теоретизировать о возможных преимуществах следующей ступени, мы отдаем себе отчет, что от НИХ столь же далеки, как животные от нас, и все же мы не хотим – не умеем – мечтать о такой судьбе. Как очень верно сказал ваш капитан, – драконесса улыбнулась Огрину, – судить можно разумом, а можно сердцем.
– Есть давний парадокс, наверняка известный землянам, – в разговор вступил серебряный дракон. – Способно ли всемогущее существо сотворить гору, до вершины которой оно не сумеет долететь?
Яускас нервно усмехнулся.
– У нас речь идет о камне, который бог не сможет поднять.
– Вот-вот, – отозвался крылатый. – С разумом та же история. Видите ли, разум действительно всесилен, и границ у познания нет. Беда в том, что разум оказался способен сотворить то, что не в силах осознать. Таким образом, парадокс получил эмпирически найденый ответ: да, бог может создать камень, который он затем не поднимет.
– И с этого мига перестанет быть богом, – шепнула Ичивака.
Повисла тяжкая, гнетущая тишина. Огрин медленно выдохнул и на миг зажмурился, стараясь отогнать убаюкивающее тепло къен, мешавшее мыслить четко.
– Итак, мы прошли испытание, – произнес он размеренно. – Теперь скажите, наконец: в чем тайна этого мира?
