Светлана Дильдина - Созвездие Чаши
Ну и подавитесь.
Знал — все, что сказано в Чаше, посторонним не слышно. Видео передавать котловина позволяет, а звуки — нет. А на кольце металлическом, что поясом окружает Чашу — все слышно нормально.
А еще знал — камеры круглосуточно следят за подростками, но сидят перед ними люди ленивые — в самом деле, что могут двадцать подростков выкинуть такого опасного? Без оружия, кстати — если рук-ног не считать. Ну, провинившихся всерьез накажут, конечно — разбитую голову всяко увидят. Опять же — звука нет. Если специально включать, можно что угодно подслушать. Иногда включают наверняка. А постоянно — зачем? Можно подумать, подростки что важное скажут. Только гомон бессмысленный, уши себе забивать.
Наверное, наслушались хорошего о себе, вот и предпочли побыть глухарями, смеялся Саиф.
Но все-таки Нат не рискнул о планах своих заявить во весь голос.
— Ты ведь хочешь отсюда смыться? — шептал он прямо в ухо, наваливаясь на плечо Альхели. Дыхание его щекотало ухо, и хотелось одновременно слушать внимательно — он говорил о свободе, — и отстраниться. В голосе Ната было… нечто неуверенное, будто он и сам лишь перед собой играл эдакого всезнайку.
— Ну?
— Бежать отсюда — бессмысленно, Мирах не раз говорил, а я Мираху верю. И не сговоришься ни с кем — за себя дрожат. Но там, наверху, лазарет, оттуда можно — только надо попасть…
— Ну и как же ты попадешь? Постучишься башкой о стенку, черепок и расколется? — Альхели не любил быть грубым, но этот мальчишка с ежиком волос и бегающими глазами не нравился… только он предлагал свободу…
— Зачем башкой? — почти обиделся Нат. — Надо вместе… Ты мне чего-нибудь сломаешь, я тебе…
— Ты с ума сошел. С переломом — бежать?
— Так не ногу же обязательно. Например, палец, — он опасливо покосился на собственные пальцы, будто они могли начать ломаться уже по высказанному желанию владельца.
— С пальцем тебя обратно спустят. Нет, не годится, — мотнул головой Альхели, глядя на Ната уже совсем заинтересованно. Вдруг спросил:
— А если палец ломать, почему со мной договариваешься? Это неприятно, но просто…
Нат тихонько втянул в себя воздух:
— Не… Не могу.
— Страшно? — подпустив в голос насмешки, поинтересовался Альхели.
— Да хоть бы и страшно! — окрысился тот. — Я ж тебе по-человечески предлагаю…
— А почему — мне? Я новичок, а тут у тебя много старых знакомых. С ними спасаться не хочешь?
— Какие они знакомые, — тоскливо сказал Нат. — Психи… Девок я в расчет не беру — те, мелкие, вроде Шары, сбежать не сумеют, а постарше — стервы редкостные… ну их. Я два месяца тут, насмотрелся. Не хочу больше. Так как, договорились?
Взгляд его бегал, то заискивающе останавливаясь на лице Альхели, то начиная шарить вокруг.
— Ничего я ломать не буду, — отрезал Альхели. — Ни себе, ни тебе. Себе — особенно. Еще не хватало, чтобы с незажившим переломом вернули сюда и выпустили в Чашу…
— Да что ты, кому мы нужны? Вышвырнут, и бежать не придется…
— Тем более. Оказаться на улице калекой — ну уж нафиг…
— Тогда… — голос его совсем стих, и Нат едва не приклеился к губами к уху Альхели, шепча:
— У меня лезвие есть, я уж всячески изворачивался — подарили там, наверху…
— Зачем?
— Ну… порезать — это ж не перелом.
— Я спрашиваю — зачем тебе его дали?
— Дали? — он как-то весь сморщился, покачал головой: — Ну, просил я, и дали… Кому-то записи дарят, мне — это.
— То есть, кому-то захотелось развлечься, поглядев, как ты с этой штукой управишься. —
Альхели привстал, собираясь уйти.
— Погоди, — Нат вцепился в него. — Ну, чего ты? Это ведь шанс…
Он показывал зажатый в кулак полукруг, из двух половинок — темной и светлой. Складной пластиковый нож, игрушка, считай… Альхели видел такие — за прозрачность они «стеклышками» назывались. Их нельзя было затачивать — потому и хватало раза на два-три.
— Шанс… Ладно. Только тебе я «стекло» не доверю, понял? Не хочу, чтобы ты натворил дел…
— Тогда прямо сейчас, да? — заискивающе спросил мальчишка, и вздрогнул.
Вот и проверка на храбрость… и особо мешкать нельзя, еще спустятся сверху и помешают. Но по живому-то как? Особенно если это тело твое собственное.
— Давай тебя, — неуверенно предложил Сверчок, а Нат испуганно головой затряс: не, ты первый…
— Дурак. — Хотел было покрепче высказаться, но передумал. Можно подумать, сам он не трусит…
Отчаянно зажмурился и полоснул по ребрам сверху вниз — было даже не больно, только горячее потекло по коже и пальцам. Нат тихонько охнул. Глубоко получилось… острое лезвие, не ожидал, что настолько. Альхели открыл глаза, покосился на дело рук своих и сказал довольно-таки кровожадно:
— Ну, понял? Бери!
— Нет, я не смогу, — теперь зажмурился Нат. — А давай ты? То же самое?
Сверчок едва не выругался, тем паче, что рана заболела — жгучая такая боль, и кровь стекала на штаны. Со злостью он сжал «стеклышко» покрепче, испытывая желание голову этому Нату отрезать.
— Ладно!
И снова невольно закрыл глаза, мысленно представляя лист бумаги, по которому чертят карандашом. Услышал вскрик. Поглядел.
Получилось совсем криво — поранить другого оказалось куда тяжелее, да и Нат, придурок, шарахнулся назад. Если бы не стена, совсем бы сбежал.
«Хреновый из меня уголовник», — подумал Сверчок.
А что еще думал и делал, запомнить не успел — слишком быстро спустилась платформа с охранниками, и обоих подростков туда втащили, не церемонясь. Мог бы запас известных ругательств пополнить — да не слушал почти. Растерян был, и удивлен — быстро же среагировали… значит, и вправду следят?
Здесь, наверху, настоящее небо. Только его не разглядеть — на окнах плотные жалюзи, и потолок выложен былым пластиком. Белое все… словно вырыта норка в сугробе. Да не холодно отчего-то…
Воздух тут был на диво безвкусным. Будто не только микробов убивали дезинфицирующие лучи, но и саму душу воздуха, отчего дышать им было скучно и даже противно. Альхели предпочел бы хорошенькую медсестричку — хоть поглядывать на нее, если уж откажется поболтать — но следил за его состоянием мрачный мужик с руками, как у гориллы.
Нат не соврал — попытки задушевно беседовать с тутошними работниками, тем паче с охраной оказались бессмысленными. Безразличие, или страх — разницы никакой. Им — жить и кормить семьи.
Вытягиваясь на простыни, Альхели закрывал глаза и видел Ришу… коса болталась у нее за спиной, била по бокам при беге, и скоро во всем мире не оставалось ничего, кроме этой косы. Маятником — вправо-влево, вправо-влево, и к самому кончику подвязано острое бутылочное стекло.
