Леонид Пузин - Рассказы (сборник)
В коридоре монахиня бережно взяла Ниночку за руку, и заговорила с ней ласковым тихим голосом:
— Не обижайтесь, пожалуйста, на Анну Владимировну. Она только внешне такая суровая, а сердце у неё доброе. И очень ценный работник — к нам, знаете, за помощью обращаются разные девушки, многие из них не в ладу с законом, и порой возникают весьма щекотливые ситуации. Так вот, Анне Владимировне почти всегда удаётся отстоять их от судебного преследования. А что бранится — нехорошо, конечно, но… за её богоугодные хлопоты многое ей простится. Да, извините, меня зовут сестра Евдокия, а вас?
Ниночка представилась и робко спросила у монахини:
— Сестра Евдокия, а правда, что мне здесь помогут? Ну, возвратиться в Святогорск? У меня, знаете, денег осталось немного, восемьсот рублей, а самый дешёвый билет стоит восемьсот пятьдесят. Да и на Казанском вокзале мне нельзя появляться…
— Помогут, Ниночка, — заверила сестра Евдокия, — поживёшь недельку у нас, поправишься, три дня поговеешь, исповедуешься, причастишься — ты ведь крещёная?
— Конечно, сестра Евдокия. А разве в наше время есть ещё некрещёные? Ну — кроме лиц Кавказской, Средневолжской и Иерусалимо-Иорданской национальности?
— Встречаются, Ниночка, хотя и редко. Особенно — в больших городах: Москве, Питере, Новосибирске… — Вовлекая девушку в диалог, отозвалась монахиня. — Только это, Ниночка, — сестра Евдокия заговорщицки утишила голос до шёпота, — не то что бы тайна, но распространяться об этом всё же не следует…
Девушка вздрогнула — надо же! Сначала милиционер, а теперь монахиня советуют ей одно и то же: не быть треплом. Значит — неспроста. А если вспомнить якобы не злую Анну Владимировну, которая, тем не менее, хотела зажилить её паспорт… нет! Осторожность и ещё раз осторожность! Тогда, возможно, ей удастся выбраться из этой передряги.
Показав Ниночке её койку в спальной и общую трапезную, сестра Евдокия отвела девушку в медицинский кабинет, где, внимательно осмотрев и бережно ощупав лицо, предложила пациентке раздеться догола.
(Не стесняйтесь, Ниночка. До того, как постриглась, я работала врачом-травматологом в скорой помощи, а вас надо осмотреть полностью. Боюсь, что, когда вы "упали с лестницы", пострадало не только лицо.)
Синяки "украшали" всю верхнюю половину Ниночкиного тела — по счастью, не сплошь, а россыпью: грудь, плечи, живот. Уложив девушку на кушетку, сестра Евдокия занялась обстоятельным осмотром, особенное внимание обратив на левую грудь и верхнюю часть живота, где наблюдались обширные фиолетовые пятна. Однако тщательное пальпирование не выявило заметного повреждения внутренних органов — да и общее Ниночкино состояние не давало поводов для особенного беспокойства.
Густо смазав стрептоцидовой эмульсией все синяки и ссадины на лице и теле девушки, монахиня глубокомысленно заметила:
— Да, Ниночка, вам повезло. "Ступеньки" на той лестнице, с которой вы упали, были не слишком крутые. Так, смесь детского садизма — ну, когда мальчишки в начальных классах дёргают девочек за косички и подкладывают им в портфели ужей или лягушек — и безоглядного юношеского экстремизма. Хотя, конечно, если потакать этой смеси, то "ступеньки" имеют тенденцию становиться всё круче, и детский садизм стремительно "взрослеет", принимая, зачастую, самые жестокие и отвратительные формы… Простите, Ниночка, отвлеклась. В общем, на мой взгляд, "упали" вы удачно: ничего не сломав, не повредив внутренних органов. Хотя, конечно, анализы и рентген я вам сделаю — мало ли…
— Спасибо, сестра Евдокия, — поблагодарила девушка, вы такая заботливая, такая внимательная. И, по-моему, очень хороший доктор — меня в нашей святогорской поликлинике никогда так тщательно не осматривали. И совсем не больно — даже когда смазывали синяки. Извините, сестра Евдокия… — памятуя об осторожности, Ниночка замялась, но любопытство пересилило и она таки задала небезопасный вопрос, — если, конечно, не секрет, почему вы постриглись в монахини? Простите меня, пожалуйста, но обычно в монастырь идут или совсем молоденькие дуры, или женщины пенсионного возраста. А вы… доктор-специалист… наверно, неплохо зарабатывали… в расцвете лет… и вдруг — постриглись… Ой, сестра Евдокия! — задав этот провокационный вопрос, задним числом спохватилась Ниночка, — о таких вещах не спрашивают! Ради Бога, простите меня идиотку! И пошлите — куда подальше!
— Да, Ниночка, о таких вещах не спрашивают, и на такие вопросы, обычно, не отвечают. Но поскольку твоё любопытство, я чувствую, совершенно невинного свойства, то… — сестре Евдокии явно хотелось выговориться, однако многолетняя привычка к сдержанности заставила её ограничиться мало к чему обязывающим полупризнанием, — но сначала, позволь спросить? Что ты думаешь о врачебных ошибках? Ведь сейчас суды склонны всякую ошибку врача рассматривать как преступление. Особенно — если она привела к тяжёлым последствиям или, не дай Бог, к смерти пациента. И более: последние лет семь, восемь наметилась тенденция всякую смерть рассматривать как результат преступной врачебной ошибки. Нет, я не оправдываюсь, ошибки, конечно, случаются и по вине врачей, но… началось это давно, ты не помнишь, ещё в две тысячи шестом году врач-педиатр была осуждена на два года за неверный диагноз. Её позвали к девочке, у которой была температура тридцать девять градусов, врач диагностировала вирусную инфекцию, выписала необходимые в этом случае лекарства и пообещала, что через два дня температура спадёт. А через два дня у девочки развилось двустороннее воспаление лёгких, осложнённое гнойным плевритом — словом, спасти ребёнка не удалось. И вопрос заключался в том, могла ли врач при первом осмотре заподозрить у девочки воспаление лёгких и настоять на немедленной госпитализации. Наверное, могла… если бы она была диагностом от Бога! А так… я уверена, что из рассматривавших это дело врачей экспертной комиссии, в лучшем случае, один бы вовремя поставил верный диагноз. А скорее всего — никто. Воспаление лёгких в начальной стадии — болезнь очень коварная, и диагностировать её без флюорографии… стетоскопом, на слух… из современных докторов на такое мало кто способен. Дальше — больше. С каждым годом за подобные ошибки осуждали всё больше врачей и приговоры становились всё суровее. Зато теперь, пока не сделают сто анализов, не лечат. А если больной умирает во время этих анализов — врач не виноват: не мог же он лечить не имея согласованного с коллегами-смежниками диагноза? И, конечно, никаких сложных рискованных операций — богатые их делают за границей, бедные…
— Ой, сестра Евдокия, всё поняла! — перебила пристыженная девушка. — Ещё раз простите меня дуру! Монастырь для вас вроде "крыши" — да? Ну, чтобы можно было лечить по-настоящему?
