Брайан Олдисс - Сад времени
Когда Буш не ответил, отец продолжил свой монолог - так, будто вторая часть его естественным образом вытекала из первой:
- А однажды, когда вся эта заварушка была в самом разгаре, городом хлынули войска. От половины квартала остались только угли да головешки. Миссис Эннивэйл спряталась здесь, у меня. Двое солдат поймали молодую девушку тут же, на нашей улице. Никогда ее раньше не видел - тут столько народу сменилось за последний год, да и нам с ними друг до друга дела мало. Так вот, один из этих пустых касок сгреб девушку в охапку и уложил прямо вот здесь, у стены нашего дома, в нашем саду! Был чудесный летний день, и вишни тогда еще были целы. Но это чудовище, это животное! Она, конечно, сопротивлялась, бедняжка… Мы с миссис Эннивэйл все это наблюдали из окна.
Его глаза тускло мерцали - как будто кто-то раздул в их глубине угольки. Буш попытался представить, что могло произойти между ними, пока они наблюдали.
Итак, здесь, как и повсюду; - злоба и насилие, которые неотвязно преследуют его. Как связать это изнасилование с воспоминаниями отца о матери? Может, он вообразил все, пытаясь выплеснуть в этой истории свои вожделения, страхи и ненависть ко всему женскому? Бушу вовсе не хотелось вплетать в свой мозг новый клубок; но теперь почему-то с некоторым облегчением он узнал, что не его одного мать обделила любовью. Теперь он уже отбивался от назойливых звуков и голосов и жаждал поскорее окунуться в безмолвие далекого прошлого.
Он встал, чтобы наконец уйти; но отец тут же очнулся от дремоты.
- Люди - скоты, - сказал он. - Просто грязные животные.
Когда-то существовал негласный запрет на все споры с отцом. Но для Буша он растворялся, как и многое, во времени, когда он бродил по гулким берегам доисторических морей. Не вспомнил он о нем и теперь.
- Никогда не слышал о животных-насильниках, отец. Это уж привилегия человека! Воспроизводство оставалось самым обычным делом наряду со сном и едой - пока это было делом животных. А человек обратил его в орудие любви - и ненависти.
Отец осушил стакан, грохнул им по столу и произнес со льдинкой в голосе:
- А ты ведь этого боишься, да? Секса, я имею в виду.
- Вовсе нет, и незачем переносить свои страхи на других. Но так вполне могло случиться - вспомни, как ты всякий раз трунил надо мною, будто над ребенком, стоило мне привести девушку в дом!
- А, старик Тед, так и будешь всю жизнь иметь на меня зуб. Точь-в-точь мать.
- Но ведь сам же боишься. Боишься? Нет? Почему же тогда у меня нет ни сестер, ни братьев?
- Вопрос не ко мне.
- Ха! Ну и троица же мы - все равны, как на подбор!
- Не троица, а пара - только ты да я. Теперь. А поэтому будь ко мне снисходителен.
- Нет, все-таки троица! Лишь нечто большее, чем смерть, может избавить от воспоминаний.
- Они - все, что у меня теперь осталось, сынок, - я не могу, как ты, возвращаться в прошлое, когда захочу… У меня тут наверху еще кое-что припрятано. - Джеймс Буш встал и зашаркал вверх по темной лестнице. Буш поплелся за ним следом. Они оказались в маленькой гостиной, где изрядно попахивало сыростью.
Отец с трудом нащупал вилку и розетку электрокамина.
- У нас тут дыра в крыше. Заделали все на живую нитку - латка чуть ли не на пластыре держится. Так что поосторожней размахивай руками.
Он извлек из комода непочатую бутыль. Отец и сын уселись друг напротив друга на отсыревшие стулья - и горько улыбнулись.
- Как бы то ни было - за наше дряхлое человечество, - поднял стакан отец. И продолжил, уже глотнув и поморщившись: - Теперь вся страна - под кованым башмаком генерала Перегрина Болта. Так, диктатор средней руки, но пользуется доверием у населения. В конце концов, при нем на улицах стало спокойнее.
- Он в ладах с Институтом?
- О, Институт процветает - так говорят. Я, опять же, в эти дела не влезаю; но, кажется, его перестраивают на казарменный манер…
- Мне нужно отчитаться. Завтра и пойду.
- А ты не улепетнешь опять в прошлое? Теперь столько народу туда мотается, что дошло уже до преступлений, - это в доисторические-то времена! Двоих подстрелили на прошлой неделе в меловом - так мне сказал бакалейщик. Генерал Болт организует Полицию Прошлого, чтобы поддерживать там порядок.
- Странно, мне не приходилось видеть там преступлений. Несколько человек, разбросанных по миллионам лет, - какой вред от этого?
- Ну, ведь люди не так уж и разбросаны… Что ж, если ты не можешь не вернуться туда, мне тебя не удержать. Почему бы тебе не осесть здесь, делать свои группажи или что там еще - зарабатывать, наконец? В мастерской у тебя порядок, а жить мог бы здесь.
Буш нервно мотнул головой - задевало за живое любое упоминание о творческой работе. Наверное, лучше всего было бы сейчас завалиться спать. Хоть это-то здесь можно сделать: отца, видимо, особо не беспокоили посещениями.
Но едва краешек стакана коснулся стола, кто-то оглушительно замолотил в дверь.
- Разве там не написано: «Звоните и Проходите»? Но отец вдруг стал бледнее виски.
- Это не пациент - так стучат только военные. Лучше спуститься и поглядеть. Пойдем, а, Тед? Наверное, за тобой. Я ничего плохого не делал. Погоди, я спрячу бутылку… Да что же это, в самом деле? Я ничего не совершил. Я и из дома-то выхожу редко…
Растерянно бормоча, он сошел вниз вслед за Бушем.
Град ударов снова обрушился на подгнившую и осевшую дверь. Буш снял щеколду и распахнул ее. Двое шлемоголовых, вооруженных до зубов, отскочили в сторону, и вид у них был весьма недружелюбный. Зарешеченный фургончик злобно тарахтел на улице, поджидая их с добычей.
- Эдвард Лоунсдейл Буш?
- Я самый. Что вам угодно?
- Вы не подали отчет в Институт Уинлока, самовольно продлив срок пребывания в Странствии. Такое чревато неприятностями - и мы их вам устроим, будьте покойны. А сейчас - марш в фургон!
- Эй, послушайте, сержант! Я как раз иду в Институт.
- В таком случае вы здорово сократили себе путь, а? Эй, вы кого пытаетесь провести? Глушит виски бутылками и решил, что я за ярд запаха не чую. Поторапливайтесь, все равно ведь в компанию не пригласите.
Буш в отчаянии хлопнул себя по карману.
- Вот все мои записи! Я как раз…
- Без фокусов! А то пришьем дело о неподчинении властям и государственной измене - мигом окажетесь по какую не надо сторону Поля Казней. Марш, кому говорят!
Буш обреченно оглянулся, но отца не увидел - тот под шумок нырнул в темень. Шлемоголовые эскортировали Буша к машине по дорожке вдоль стены - описанная отцом сцена тут же возникла в памяти, - турнули вовнутрь и с лязгом захлопнули дверцы. Фургон дал газу и тронулся с места.
V. Новости разного рода
По дороге Буш сам себе дивился: он думал об отце не с раздражением, а с любовью и сочувствием. Старик теперь действительно вызывал лишь сострадание и жалость; дни его могущества канули в Лету. Сейчас отец и сын поменялись ролями. Так и будет продолжаться - конечно, если ему, Бушу, суждено когда-нибудь вернуться в этот тесный подслеповатый домик.
