Коллектив авторов - Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)
– Шла собачка по дорожке,
У нее отпали ножки,
– пропел я на одной ноте.
Дрон замер. Только что был почти человек, теперь статуя. Аллегория угрозы.
Деко тоже замер, но всё же и в соревновании по неподвижности псевдобог псевдочеловеку проигрывал. И тяжелое дыхание выдавало, и глаза были живыми. Глаза хищника, которого лишили его законной добычи. Вот только что было его добычей – противник или собственная смерть? А фиг поймешь этих ячеечных!
Он тем временем освободился из объятий дрона, посмотрел на меня.
– Дурацкая песенка.
– Что поделаешь, у отца было своеобразное чувство юмора, – я подошел к застывшему Дружку. Сейчас он выглядел особенно жалким. Ненавижу жалость! Это так больно. Хуже, чем похмелье. Я отвернулся, сглотнул подступившие слезы, прогнал воспоминания. Но перед глазами всё равно продолжало стоять видение – гора покореженных искусственных тел, готовых к утилизации. Мусор. Такой же ненужный мусор, каким вскоре стали и их создатели. А потом и каратели их создателей.
– Прости, Дружок, – сказал я, прощаясь с прошлым.
Деко встал рядом. Мне показалось или в его глазах тоже мелькнуло какое-то человеческое чувство, которого не было даже тогда, когда он уничтожал себе подобных? Это ответ на мою пси-трансляцию? Или он тоже переживает сейчас что-то свое, личное?
– Ты мог дезактивировать его с самого начала? – Даже если Деко и испытывал сейчас что-то, моему разумению недоступное, то по его ровному голосу этого не поймешь.
– Да.
– Ясно.
Я взорвался.
– Чего тебе опять ясно?! Мне самому не ясно ничего! Думаешь, я от вас обоих хотел избавиться? Или пытался понять, кого мне больше жалко, тебя или дрона? Или определял, какое чудовище чудовищнее? Думаешь, ты мне нужен? Да я был бы счастлив, если бы он тебя расплющил! Что ты вообще можешь знать, свoлочь ячеечная?!
– Спасибо, – оборвал он мои выкрики. – Ты мне жизнь спас.
– Ха! Подумаешь. Ты же смерти не боишься.
– Я не могу позволить себе умереть сейчас. Я не до конца исполнил свой долг.
Ну что тут скажешь… Больные они, в своей Ячейке. На всю голову больные.
– Что теперь с ним будет? – Деко кивнул в сторону человекоподобного изваяния.
– Ничего. Будет так стоять, пока не утилизируют.
– Активировать нельзя?
– Можно. Если знать код доступа.
– Ты знаешь?
– Да, – я произнес это как приговор самому себе. Наверное, сейчас я единственный, кто знает коды доступа, подстраховку на случай непредвиденных обстоятельств при общении с дронами, придуманную моим отцом втайне от других участников проекта. – Да. Я знаю. Но это ничего не даст. Активирую его – он попытается нас убить. Если поймет, что это невозможно – самоликвидируется. Дрон не может не выполнить приказ своего хозяина. А перемотивировать его я не смогу, ума не хватит.
– Не может не выполнить приказ хозяина, да? – Деко непонятно ухмыльнулся. – Я ему завидую.
– О чем ты?
– Ни о чем. Пошли, надо выбираться отсюда.
Я в последний раз взглянул на дрона. Дезактивированного. Мертвого. Да, мертвого! Я не буду отказывать ему хотя бы в праве на смерть. Еще одна смерть на совести настоящего чудовища.
– Прости, брат, – сказал я и пошел к двери.
– Прости, брат, – эхом повторил Деко. Я посмотрел на него с удивлением. Но он ничего больше не сказал.
Мы шли по темному коридору, направляясь к выходу из подвала. Навстречу своей судьбе.
«Дрон не может не выполнить приказ».
А я могу? Мой господин, в чем разница между ним и мной? Между недочеловеком и сверхчеловеком? Каждый из нас существует лишь для того, чтобы исполнить свой долг. Только дрон не будет размышлять о том, что именно является его долгом. Он счастливее меня.
Может, поэтому, мой князь, вы запретили производство псевдолюдей? Потому что они слишком похожи на нас? Или это мы слишком похожи на них? Их создавали и программировали, как идеальных слуг. Мы, путем селекции, модификаций и пси-коррекции, пытались сделать из себя идеальных господ. В чем разница между слугой и господином? Или создание слуг по образу и подобию господ – это одна из твоих своеобразных шуток, Крэйтер Делий? Ты пошутил, Алон-ден посмеялся. А что делать мне?
Я посмотрел на идущего впереди мальчишку. Человек. Без всяких псевдо-, недо– и сверх-. В чем разница между нами? Только ли в том, что для него есть ад, а я, что бы ни делал, всегда должен быть уверен в своей правоте и непогрешимости? Я ведь прав и непогрешим, мой князь?
– Тут дверь, – Вин остановился перед стальной решеткой. – Надо было у Дружка ключи поискать.
Он брезгливо подернул плечами. Я его понимал. Граница между человеком и вещью пришлась на понятие «мародерство». С этой точки зрения и для меня и для Вина Дружок был мертвым человеком, а не сломанной вещью. А обыскивать мертвых недостойно.
– Обойдемся.
Я подошел к решетке, взялся руками за прутья.
– Нифига себе, – Вин даже присвистнул, глядя на образовавшийся проем. – Ну ты и чудовище!
Я усмехнулся.
– Чудовище? Похоже, это твое любимое слово.
– Что поделать, если чудовища – единственная форма жизни в нашем мире? Все остальные давно подохли в ходе естественного отбора.
– Если все чудовища, то стоит ли убиваться по поводу собственной чудовищности?
С этими словами я пролез сквозь раздвинутые прутья решетки. И остановился. До боли знакомая, едва различимая пси-трансляция барьерного типа. Это ответ на мои вопросы?
– Чего встал! – Вин толкнул меня в спину, пробираясь в коридор вслед за мной. – Куда теперь? Идем проведать госпожу Стерву?
– Да.
– И что ты хочешь с ней сделать? Убить?
– Это не имеет значения.
Если мой расчет верен, то не имеет, поправил себя я. Если мой расчет верен, то уже ничего не имеет значения. Всё предрешено. Всё правильно. Я думал, что действую сам, по своей воле, исходя из своего понятия долга. Исходя из своего понимания воли моего господина. Но, похоже, я ошибался. Я часть плана и уже сыграл свою роль. Теперь свою должен сыграть Вин. Должен ли?
– Вин, если ты пойдешь направо, то сможешь выбраться на улицу.
Я сказал это чуть ли не против моей воли. Что я делаю? Пытаюсь поступить правильно, даже нарушив волю моего господина? Ради этого мальчишки, едва не научившего меня чувствовать боль и сожаление? Или уже научившего?
– Зачем? – Он воззрился на меня.
– Вернешься домой…
– Домой? В клетушку трущобного барака к любимой выпивке? Что я там забыл?
И то верно. Идти ему некуда. Только в ад. Которого нет. Всё предрешено. Всё неизбежно. Нельзя свернуть с муравьиной тропы. И именно это наполняет жизнь смыслом. Именно это придает ей четкую структуру и выверенную красоту. Красоту муравейника.
