Альфред Бестер - Миры Альфреда Бестера. Том 3
— Да, у нас у каждого свой крест. Ты несешь свой, я буду нести свой. Иди. Как только приедут из Отдела по расследованию убийств, я снова прозрею.
— Я…
— Блэз, если ты не уберешься, то я, ей-Богу, закричу. Забери весь этот мусор для самоубийц с собой. Оставь мне лазерный резак — он понадобится для разговора с полицией. Сейчас мне нужно несколько минут, чтобы составить легенду, поэтому, умоляю, иди вон!
— До завтра?
— Если хочешь.
— Хочу.
— Тогда до завтра, если я смогу нас вытянуть из этой каши.
— Когда-нибудь, — с расстановкой заговорил Блэз Шима, — когда-нибудь я придумаю, как мне отблагодарить… Сейчас я впервые чувствую, что кто-то превзошел меня… Не забудь запереть покрепче дверь за мной.
Он ушел, и его серое видение постепенно удалялось вместе с ним. Все же Гретхен смогла как следует закрыться и позвонить в участок. Потом она ощупью вернулась на мохнатую кушетку, тихонько села и сосредоточилась, начав подготавливать свой рассказ. Отдаленные шумы Оазиса и Гили успокаивали. Калейдоскоп образов перед ее внутренним взором перестал быть пугающим — ей даже стало интересно. Понять — это наполовину выиграть сражение.
«Блэз прав, — думала она. — Я просто никогда этого не замечала, потому что в Гили очень редко остаешься один… Вокруг меня всегда достаточно глаз, которыми я могу смотреть… Но если я наедине с кем-то в комнате, что тогда? Они-то себя не видят, как же я могла их видеть? Почему я ничего не замечала?»
Она задумалась. А, вот что!
«Наверное, отражения. Они-то себя раньше видели и передавали мне отражение… К тому же, при нашем энергетическом голоде, сейчас повсюду зеркала, чтобы усилить освещенность. А я, наверное, так же воспринимаю и звуки… Когда мы были в постели с Блэзом, я через него воспринимала звучание и осязала тоже… Поразительно, как можно заворожить себя до полного отторжения реальности… Эта консультация с Миллсом Коуплендом… Да, конечно, когда кто-то из персонала был в помещении, я видела его их глазами, но когда мы остались вдвоем? Ну-ка, вспоминай, Гретхен! Ага! Нет, я его на самом деле не видела — только проблески, когда ему на глаза попадалось собственное отражение… По большей части он был только голосом… Я не замечала, я никогда ничего этого не замечала, мне ведь казалось, что я так глубоко погружаюсь в обдумывание поставленной передо мной задачи… Так, наверное, происходило сотни раз и раньше, но я никогда не сознавала… Чертовский изъян, но теперь я все понимаю и могу с ним справляться и заставить его работать на себя…»
Теперь она не отрицала сама перед собой и того, что оставила феромоновый след — запах саморазрушения, по которому к ней пришел господин Хоч. Она приняла это как еще один факт. Ее постиг разрушительный удар, и сидевший в душе ребенок предпринял детскую попытку к бегству. Спрятаться — и конец всему. Смерть — самое простейшее решение, конечный предел всему.
— Да, но только для детей, — прошептала Гретхен. — Блэз в шутку сетовал, что ему не избавиться от своего образования, а я хочу избавиться от того ребенка, который кроется у меня внутри, но это вовсе не шутка.
Она вдруг снова испугалась.
«Что, если теперь, когда он узнал, кто я и что я, он переменится ко мне? То, что он сказал, как его «превзошли»… — Она задумалась еще на минутку. — Но кто же я? Да, это, должно быть, любовь, если перестаешь понимать, кто ты есть. Ну хоть на один вопрос нашелся ответ».
Ее зазнобило.
«Силы небесные! Как здесь стало вдруг холодно! Надо что-нибудь на себя накинуть. Нет, убийственники должны меня увидеть так, как есть, чтобы вся моя легенда не рухнула».
Следователи из Отдела по расследованию убийств увидели ее «так как есть» минут десять спустя: платье в клочьях, кожа в бороздах ссадин, резак в руке. Она испытывала благодарность к ним за яркий свет, увиденный их глазами. Она была благодарна за деликатную учтивость субадара, который, по отзывам, внушал трепет. Хотелось бы знать, неужели ненавязчивая рыцарственность господина Индъдни вселяла страх Божий в негодяев и бродяг Гили. Она знала, что его звали не Индъдни — это просто было сокращением семи непроизносимых слогов его настоящего имени.
Облик субадара воистину устрашал негодяев и бродяг Гили: высокий, худощавый, аскетичный, безусловно и очевидно неподкупный, кожа цвета старого янтаря, аккуратная смоляно-черная бородка, прямые черные волосы так странно, прядями, седеющие, глаза будто прожекторы, голос, созвучный гобою. Гретхен было чрезвычайно приятно беседовать с этим незаурядным человеком, хотя она и понимала, что ее ждет непростое испытание.
— Я могу оставаться на этом месте, субадар?
— Где вам угодно, мадам.
— Я не хочу смотреть на них.
— Вполне понятно.
— Благодарю вас.
— Это приятный долг — быть полезным коллеге с такой высокой репутацией, мадам.
За их спинами переговаривались сотрудники бригады по расследованию убийств, раздавались восклицания. Гретхен слишком сосредоточилась на том вранье, которое ей предстояло, чтобы заметить отсутствие удивления в их возгласах.
— Что произошло, мадам?
— Эти громилы. Двое. Вломились сюда.
— Простите, мадам, поточнее. Хорошо известно, как вы осторожны. Вломились? Проникновение со взломом, говоря языком закона? Насильственно и с оружием? Vi et armis[8], как сказали бы Законники. Верно?
— Вы совершенно правы, субадар Индъдни. Я должна быть профессионально точна. Не взлом и проникновение в юридическом смысле. Боюсь, что я не обезопасила дверь.
— Крайне необычно для вас, мадам. Так? При вашей профессии. Позвольте спросить, как это случилось?
— Я отослала прислугу на ночь.
— Всю прислугу? Весьма необычно.
— А в суматохе забыли о двери.
— Хотели сказать, забыли о замках?
— Да.
— Вы сама?
— Да.
— Если позволено спросить причину небывалого волнения?
— Я так никогда раньше не поступала.
— Да. Почему поступили, прошу вас?
— Я работаю над трудным и запутанным делом, капитан Индъдни. Мне было необходимо побыть одной и поразмыслить.
— В чем означенное дело?
— Простите, я не могу вам сказать.
— Разумеется. Профессиональная этика. Понимаю. И тогда вошли эти два? В незапертую дверь?
— Да.
— Время означенного вхождения?
— Тридцать — сорок минут назад.
— Вот вам и система. Сожалею узнать, что безопасность этого Оазиса не в надлежащем виде. Так, мотив?
— Разве он не очевиден, капитан Индъдни? Изнасилование и ограбление.
